Стертые буквы - Елена Первушина

— Почему ты говоришь одним одно, а другим — Другое? — спрашивал он.

Она недоуменно поднимала брови.

— Ну насчет тьмы и света?

— А… Так возраст разный.

— А в моем возрасте?

— В твоем возрасте тьма и свет сосредоточены в одном месте, — и она положила, узкую ладонь на свое лоно. — Сначала темно-темно-темно, а потом светло-светло-светло!

Размышляя о постельных утехах минувших дней, Андрет вдруг с неудовольствием понял, что возбужден и сейчас. Пришлось сосредоточиться и вспомнить в подробностях, как он летел с борта корабля в воду, пробивая тончайшую ледяную корочку. Воспоминание сработало как обычно, и он наконец заснул.

Городок назывался Дивно Озерце, потому что и вправду устроился на берегу самого большого и, возможно, самого богатого озера в этих краях — последнего в длиной цепи лесных озер, и единственного из них, чьи берега были обитаемы. На востоке длинный и узкий Щучий залив зарывался в обширные болота, изобилующие торфом, дичью и рудными гнездами. На западе из озера вытекала река Плеска и, змеясь, убегала к столице. Вдоль реки тянулись сады. В верхнем течении Келад понастроил мельниц: и простую, и лесопильную, и сукновальную; ниже он соорудил пристань и наладил переправу, а еще ниже позволил реке быть судоходной — для небольших, плоскодонных лодок и барж, но все же… К югу от города, на высоких обрывистых песчаных холмах расположились пчельники.

Андрет успел рассказать немного о здешнем благодетеле. Господин Келад происходил из старинной семьи, жившей здесь еще в те времена, когда Дивно Озерце считалось деревней. На протяжении пяти поколений семейство скупало земли вокруг реки, зарабатывало на переправе (тогда еще на лодках), на мельнице (тогда еще обычной), на сплаве леса. Господин Келад, унаследовав немалое по здешним меркам богатство, внес и свой вклад: стал скупать у пасечников воск и возить в Кларетту — сначала простым свечникам, а потом и большими- партиями в храмы. Люди почуяли выгоду, стали разводить больше пчел, и городок стал процветать.

Ксанта видела, что город и впрямь богатый: дома деревянные, по большей части — двухэтажные с четырехскатными крышами. Частая сетка оконных переплетов была затянута узором разноцветных, а иногда даже прозрачных стекол. Из глины делали только летние пристройки — у них крыши крыли соломой, окна затягивали промасленной тончайшей тканью и наверняка подновляли каждый год.

Там, откуда Ксанта была родом, дома всегда строили из глиняных кирпичей, крыли деревом. Окон для экономии тепла вообще не делали, топили по-черному, а кровать была роскошью для богатых. Полжизни Ксанта спала на соломе на полу, а днем работала в поле под ветром и дождем. Поэтому всю вторую половину жизни она стыдилась, что-нахально наслаждается незаслуженным комфортом.

Рыбу здесь жарили на углях, обернув пластом озерных водорослей, отчего она приобретала неожиданно резкий солоновато-кислый вкус. К рыбе подавали два соуса: один — кислый, фруктовый, второй — сливочный с мятой и горячие лепешки с травами. Ксанта макала кусочки рыбы то в один, то в другой соус, и смотрела рассеянно на вытащенные на берег для просушки разноцветные лодки — тяжелые, круглобокие, с высокой осадкой озерные челны (разумеется, собственность все того же Кела-да), — и узенькие верткие болотные лодки-однодеревки. Одновременно она честно пыталась отработать свой хлеб, то есть вслушаться в рассказ Киури — юной особы, которая последней видела пропавшего парня. К сожалению, речь этой важнейшей и, пожалуй, единственной свидетельницы состояла в основном из ахов, всплесков руками и многозначительных умолчаний.

— В тот день они собирали урожай в саду господина Келада… Кто? Да почитай все… точнее почти, я хотела сказать. Так уж здесь заведено, обычай такой… Падалицу отдельно в ведра, на вино. То есть для вина… а отдельно хорошие яблоки прямо с веток в корзины. И Ней был с нами. Ему приказано было за нами присматривать, но на самом деле он просто работал вместе со всеми, не отставал. Он никогда не чинился, на самом деле. То есть не чванился, я хотела сказать. Ему, конечно, все завидовали, каждому хотелось на его место попасть, но зла ему никто не желал, не подумайте. Он сам безвредный был, то есть никому вреда не делал, разве что случайно. А такому человеку разве можно зла желать? А когда солнце стало садится, мы все пошли обратно вверх по реке. Господин Келад в своих старых амбарах для сборщиков всегда столы накрывал. Хорошие столы, богатые, ничего не жалел — и рыба, и колбасы, и вино. Только всегда по одной тарелке на двоих приказывал ставить, по одной ложке и кубку. Но это не по жадности, вы не подумайте, то есть не от жадности. Просто шутил так.

«Хорошо воспитан. В старых правилах», — подумала Ксанта.

Тут она заметила на той стороне площади Андрета и замахала ему рукой. Тот быстрым шагом направился к трактиру и, видно, решив не тратить время на то, чтобы дойти до лестницы, перепрыгнул через невысокую ограду террасы, оказавшись прямо у стола Киури и Ксанты. Извинился пред Киури и пододвинул для себя стул. Ксанта спросила, не будет ли он завтракать, но тот поспешно отказался, чем очень удивил Киури. Ей показалось, что у господина Андрета лицо очень голодного человека.

Ксанта попросила Киури продолжить рассказ. Та сбилась, засмущалась, потом все же собралась с духом:

— Мы с девушками свернули в рощу, набрали грибов к столу, еще сходили к источнику, жертвы от нового урожая принесли, как у нас заведено. Точнее, как повелось. Ну потом уже грибов нажарили, все сели за столы. Ней сказал здравницу в честь хозяина, потом в честь гостей. Поели, потом во двор пошли — танцевать и играть. У нас сосед мой на гудке играет, а пастух наш — на дудке, потом бубны с собой принесли многие. До самой темноты почти танцевали и играли. Только Ней еще в сумерках ушел. Никто толком и не заметил, он только со мной прощался. Сначала по дороге пошел, потом повернулся, помахал мне рукой еще раз и свернул к Зеленым воротам. Вот и все. Больше я его и не видела.

— А ты не заметила, он с кем-нибудь еще говорил перед тем, как уйти? — спросил Андрет.

Собственно, ответ он уже знал — они с Киури разговаривали еще несколько дней назад. Но ему хотелось, чтобы Ксанта все увидела своими глазами и услышала своими ушами. Он все время боялся так или иначе повлиять на ход ее мыслей. У него ничего не вышло — значит, нельзя допустить, чтобы Ксанта пошла его путем.

Киури вскинула голову, удивленно взглянула на собеседника:

— Нет. Ней говорил только со мной, — уверенно сказала она.

— А не намекнул никак, куда идет?

— Нет. Ничего не сказал.

— Он много выпил в то вечер?

— Да нет же, что вы! У нас так вообще не заведено, а уж Ней… Он же, почитай, хозяином застолья был, то есть я хотела сказать, так считается. С него бы господин Келад за беспорядок голову снял, только такого и не бывало никогда.

Андрет не знал, о чем спрашивать дальше, и замолчал. Молчала и Киури. Оба с интересом смотрели на приезжую жрицу — самое время ей блеснуть умом и проницательностью. Ксанта не торопясь, с глубокомысленным видом жевала лепешку.