Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев

class="p1">Вездеход резко останавливается рядом с нами. Задом, растопырив полушубок, вываливается в снег Веденеев, за ним, в меховом комбинезоне, начальник разведки Рукасов, потом еще какой-то тип — впервые его вижу. А уже потом в белых камусных сапожках выпрыгивает… Рита!

— Смотри на них, — кивает Рукасов Веденееву.

Он огромного роста, стоит между нами и машиной, и оттого кажется и выше и шире вездехода в два раза. Как он там умещался?

— Смотри на них, — повторяет он. — Набрали сосунков на свою шею… — Он громко откашливается, плюет в снег. — Ладно, пошли в избу, поговорим.

Пассажиры вытягиваются цепочкой и лезут через снега. Вовка за ними.

— А вы-то зачем? — спрашиваю тихо Риту.

— А? — Она спиной приваливается к гусенице машины, обводит взглядом каменные тесные стены распадка, долину, вершины сопок. Пустой и безразличный взгляд.

— Не знаю, — говорит она. — Не могу там — страшно.

Вдруг она вздрагивает, растерянно и удивленно прислушивается неизвестно к чему, закрывает глаза и мягко валится в снег.

— Рита, Рита!

Молчит. Обморок. Тогда я беру ее на руки и медленно несу к балку. Ленька… Что с ним?.. Неужели беда?! И Рита вдруг здесь…

Рукасов сидит за столом, против него Веденеев.

Комната полна папиросного дыма.

— Ну-ка! — говорю я приехавшему с ними типу с портфелем. Расселся на моей чистой постели в своем кожаном пальто. Интеллигент, называется!

Он вскакивает.

— В приличных домах одежду сбрасывают. — Я опускаю Риту на постель, расстегиваю шубку.

— Что это с ней? — спрашивает Рукасов.

— Не видите, что ли! Плохо человеку…

— Воды ей дай.

— Случилось что, ищи первопричину — женщину, — ухмыляется тот, с портфелем. У него еще и усики! — Ну, что ж, приступим. — Он проходит к столу, открывает портфель. Веденеев подвинулся, освобождая ему место.

— Ты тоже ничего не знаешь? — спрашивает меня Рукасов.

Я пожимаю плечами:

— Чего знать-то надо?

— Скандалили? Может, по пьяному делу подрались? Выгнали его? Говори все, не бойся.

— Нет, — говорю я. — Просто ушел на прииск. Отдохнуть захотел…

— Отдохнуть, значит? — переспрашивает тот, с усиками. — А причем Маргарита Зарянова? А? — Он смотрит на нас. — Значит, ничего не было, ничего не знаете? Сговорились?

Я смотрю на Вовку. Про письмо ничего не сказал, правильно сделал. Кому это теперь поможет?

— Хорошо. Будем официально: следователь Потапенко. С вас начнем?

— Давайте с меня, — соглашаюсь я.

Три часа он рассортировывает наши анкетные данные. «Судим — не судим, работал — не работал»… Рукасов и Веденеев ушли на линии. Что они там увидят сегодня?

Рассказав положенное, я наливаю чай покрепче и сажусь на койку к Рите. Привстав на локте, она медленно отхлебывает чай и сосредоточенно молчит, думая о чем-то своем.

— Странного ничего в поведении не заметили? — доносится от стола.

— Ничего, — бубнит Вовка. — Хотя нет, стойте… Был такой факт, интересный.

— Ну, ну…

— На охоту он ходил часто и всегда возвращался пустой.

— Так, так…

— А тут перед уходом на прииск зайца принес. Здоровый заяц, три килограмма, не меньше.

— Зайца? — спрашивает Потапенко.

— Ну да. Только показать нельзя — в пургу слопали. Но шкура цела, в сенях. Принести?

— Шкуру?

— Ага.

Минут пять они молча смотрят друг на друга. Долго смотрят. Взгляд у Вовки подчеркнуто честный, даже по-собачьему преданный.

— На, распишись под протоколом, — наконец вздыхает Потапенко и отводит глаза в сторону.

— Чайку? — спрашивает Вовка. — Индийский у нас.

— Валяй, — равнодушно говорит Потапенко. — С вечера не ели. Как нашли его — закрутилось. И всего-то двух километров не дошел парень. Прямо на дороге замело… Стихия…

Вовка ставит перед ним кружку, и Потапенко, обхватив ее двумя ладонями, как это делают сильно уставшие и намерзшиеся люди, согнувшись, долго сидит молча. Неожиданно он резко встает и подходит к постели:

— Зачем он шел?

Рита поднимает голову, смотрит ему в глаза и четко выговаривает:

— Ко мне. Я позвала.

— Ясно, — кивает Потапенко. — Я так и думал.

Я ловлю ее руку, ведь никому не нужны сейчас ее признания, но она вырывает пальцы:

— Оставьте! Не хочу я больше ничего скрывать! Пусть хоть это останется без обмана… Я устала! Мне надоело прятать мысли, прятать себя в пустой комнате, топтать желания. Вам бы хоть четверть подлых взглядов и жалеющих улыбок…

— И вы написали, чтобы он пришел? — быстро спрашивает Потапенко. — И передали с последним рейсом Евсеева? Уже услышав по радио предупреждение о близком «южаке»?

— Да.

— И знали, что он пойдет?

— Надеялась…

Потапенко возвращается к столу, берет ручку и лист бумаги.

— Зачем вы так? — спрашиваю я тихо.

— Это правда, — одними губами отвечает она, отвернув лицо к стене.

Я смотрю на нее с ужасом. До сих пор все хоть кое-как, но укладывалось в моей голове, а это нет… Сама… Где и какое найдешь оправдание? Эх, Ленька, Ленька, если бы ты знал…

— Прочтите и подпишите. — Потапенко сует ей лист, ручку.

Она чуть приподнимается, не глядя на размашистые строки, ставит внизу закорючку и снова падает на подушку, закрывая глаза.

Потапенко, стоя над ней, медленно перегибает лист один раз, другой, проводит по сгибу ногтем и кладет бумагу в портфель.

В балок возвращается один Рукасов:

— Все у вас?

— Да, — говорит Потапенко.

— Поехали. — Рукасов обводит нас взглядом, останавливается на Вовке. — За бригадира пока. Человека еще прислать?

Вовка смотрит на меня.

— Не надо, — говорю я. — Сами доделаем.

— Неволить не буду. — Рукасов осматривает нас по очереди, кивает. — Теперь так: оставшиеся линии попрошу отработать особенно тщательно. Что требуется?

— Ломы не мешает новые — совсем стесались. Уголька хоть тонну.

— С продовольствием как?

— Вроде все в избытке.

— Хорошо. С ломами туго, но достану. Будет вечером вездеход Евсеева — пришлите подробную заявку… А вы как? — он поворачивается к Рите.

— Пусть лежит, — говорю я. — Вечером приедет…

Пурги после того «южака» словно с цепи сорвались. Весь апрель метет, воет и грохочет. Южный ветер рвется в Арктику, а мы в самой трубе — между Анадырским и Анюйским хребтами. Это нам Валька объяснил. Ртуть в термометре мечется от нуля до минус двадцати пяти. Перед пургой резко вверх, а потом постепенно вниз. Барометр тоже. Отсюда и головные боли. Снег спекся шлаком, не поднимается. Зато ветер часто приносит с собой серые заряды.

Хоть мы и работаем как волы с восьми утра до восьми вечера, дело не клеится. Несколько раз отказывали заряженные шпуры, и Вовка, раздевшись до рубахи, лазил, ликвидировал отказы. Я топтался наверху, ждал: вот-вот… Но Вовка каждый раз вылазил обратно в облаке пара, спрашивал: «Отпел небось?» — и в изнеможении опускался на снег.

— У Леньки бы никаких отказов, — говорю я. — Эх, парень был…

На обед мы не ходим. Прямо на линии, на костре из