Блеск минувших дней - Гай Гэвриэл Кей

– Будет ли нарушением ваших обязанностей целительницы, если вы принесете мне облегчение и другими способами?

Руки на мгновение замедлили движения, потом продолжили действовать в прежнем темпе. К телу Адрии относились, как к проблеме, которую надо решить. Но целительница ничего не ответила до тех пор, пока не закончила перевязку.

Она поправила Адрии одеяло, пощупала пульс на ее запястье, а потом спокойно посмотрела на пациентку.

– Сейчас я приготовлю вам вечернее питье. Но сначала выслушайте. Если бы вы сказали, что желаете меня и хотите знать, испытываю ли я по отношению к вам такое же желание, у нас мог получиться другой разговор. Но даже член семейства Риполи не может использовать меня таким образом. И если вы действительно стараетесь не жить той жизнью, занимаясь тем, чем, по-видимому, занимаетесь, вам не следует так разговаривать ни с одной женщиной – или с мужчиной. Ожидать услуги, заявлять на нее свои права? Думаю, вы собирались вести другое существование, госпожа, но, возможно, я ошибаюсь.

Она вышла с окровавленными повязками.

Адрия чувствовала себя так, будто ее снова ударили кинжалом. Щеки у нее горели. Она плотно зажмурилась.

Немного позже целительница вернулась с питьем. Адрия поблагодарила ее за него. Никто из них больше ничего не сказал. Вскоре девушка уснула – в конце концов, именно для этого она и выпила отвар.

Она заснула, чувствуя стыд, и проснулась с тем же чувством.

Елена не спала весь остаток ночи. Лежала, запутавшись, словно в густых зарослях, в гневе и разбуженном желании – и в неожиданном сострадании. В конце концов небо, видное сквозь щели в ставнях, начало светлеть. Больная девушка была моложе ее, но уже совершила то, что Елене и в голову не пришло бы сделать, нечто, связанное с огромным риском. Убийство! Но все равно она, кажется, осталась тем же человеком, каким сделало ее происхождение, – дочерью правителя Мачеры, которая провела детство в самом великолепном дворце города-государства Батиары.

Такое детство, думала Елена, отнимает у человека очень многое, и, если он решает изменить свою жизнь, ему требуется на это очень много усилий.

* * *

Три человека, которых убили в ту ночь возле дома целительницы по приказу Фолько Чино д’Акорси, тоже были молодыми, потому что он так велел: неженатых и бездетных. Их товарищи-солдаты отвезли тела на некоторое расстояние южнее селения и потом, когда рассвело, похоронили их головами в сторону солнца.

У каждого из погибших была своя история, которая привела его к той ферме, но у нее не оказалось продолжения – разве что совсем короткий путь до могилы в чужой земле.

Я не всегда согласен с тем, что именно намерения, обдуманные решения определяют нашу жизнь и направляют ее. Мне кажется, что противоположное происходит так же часто. Начало нашей истории может дать внезапный порыв или совершенно непредвиденный случай, а то, что мы помним о собственном прошлом, может быть непредсказуемым. Я узнал это не в школе в Авенье, но, думаю, Гуарино со мной бы согласился.

Более того, мы часто оказываемся там, куда заносят нас ветры нашего времени. Мы ведем свой корабль куда хотим – до тех пор, пока нас не настигнет шторм или пираты, напавшие на закате. Спокойные воды и легкий ветер рождают иллюзию превосходства, контроля. Но это всего лишь иллюзия. Набожные люди говорят, что мы должны верить в Джада. Я пришел к мысли, что им живется легче. С переменами судьбы справиться проще, когда у тебя есть вера.

Я слишком много повидал, чтобы остаться истинно верующим, хотя до сих пор боюсь Божьего суда за свою склонность к ереси, особенно когда не сплю по ночам, а это случается часто. Мир вокруг непрост, когда нет твердой веры в то, что будет потом, или в то, что на все события нашей жизни оказывает влияние правильность избранной нами религии.

Разумеется, я ни с кем не беседую об этом.

Я смотрел, как Адрия Риполи исчезает в темноте, поддерживаемая теперь другим мужчиной, и изо всех сил пытался обрести спокойствие или, по крайней мере, ясность мысли. Но не обрел ни того, ни другого. Помню, что испытывал желание последовать за ними, за ней: она ведь спросила, не хочу ли я пойти с ними. Я мог это сделать. Бывают правители и похуже, чем Фолько д’Акорси, а он был бы передо мной в долгу за спасение племянницы, которая ради него совершила в ту ночь убийство.

Я все еще был потрясен, что он использовал ее таким образом и что она выбрала такое задание. Задание? Слабо сказано – эта женщина взялась проникнуть во дворец Милазии и убить графа, взять грех на свою душу.

Возможно, обычные люди, подобные мне, просто не в состоянии понять богатых и власть имущих, но я в это не верил, поскольку провел несколько лет в школе среди детей власть имущих. Я был уверен, что понимаю их или могу понять. Правда, Риполи из Мачеры были одним из самых богатых семейств, это должно что-то значить. Если верить слухам, Ариманно, отец этой девушки, купил себе титул графа, уплатив за него такие деньги, которые многим казались невероятными.

Я слышал затихающий вдали топот их коней, хотя уже не видел их. Я все еще мог бы их догнать, ведь она меня приглашала. Мы вместе пробирались в темноте, и я слышал ее смех, заставлял ее смеяться, видел ее мужество.

Но я не поехал с ней.

Я позволил ей ускакать. Почему и как мы делаем выбор в такие моменты? Страх, осторожность, честь? Я скажу, что главным в ту ночь для меня была честь, хотя на мое решение повлияли и другие вещи тоже.

Но я чувствовал «в глубине души», как выражаются поэты, что мой долг перед Морани ди Россо требует хотя бы попытаться помочь ему избежать судьбы, которая казалась неизбежной после того, что только что сделала Адрия Риполи.

Что касается того, почему человек, которого обучили философии, мог стремиться предотвратить неизбежное, то у меня нет достойного ответа. У нас не всегда есть ответы, когда дорога нашей жизни раздваивается и нам приходится выбирать путь быстро, в ночи.

Сначала надо было принять решения, от которых зависели мои собственные спасение или гибель. Следует ли мне вернуться во дворец, закрыть дверь на засов, подняться по той же лестнице? Или не заходить внутрь и, обойдя дворец, подойти к воротам в город в надежде, что они открыты, что стражники покинули пост и разыскивают убийцу, которая – это очевидно! – спустилась по веревке на площадь и каким-то образом ускользнула ото всех?

Стражники, снова подумал я, стоя под звездами на холодном ветру, весьма вероятно, умрут. Это зависит от того, как развиваются сейчас события во дворце.

Именно эта мысль – как развиваются события во дворце – заставила меня вернуться на лестницу. Я оставил свою лампу на нижней ступеньке, и по милости Джада, которую он проявляет даже в мелочах, огонь в ней не погас.

Я начал подниматься по лестнице. С кровью на ступеньках ничего нельзя было поделать, – я гадал, сможет ли Адрия ехать верхом и как далеко уедет, но, сделав выбор, понимал, что уже не узнаю об этом. Разумеется, кровь должна быть и на моих собственных чулках, к тому же я наступал на пятна крови, когда поднимался по лестнице. Это придется как-то объяснять, когда я выйду отсюда, а у меня нет ответа.