Мой человек - Наталия Терентьева

Я вставила ключ в дверь, но не успела отпереть, Мариша распахнула ее.

– Мам… – Дочка вопросительно посмотрела на Алёшу и слегка нахмурилась. – Это ветврач?

– Тебе нужен ветврач? – спросила я Маришу. Только что думала, что она не будет кусаться.

– Кошка же родила.

– Мариша, я уже сказала тебе, что это просто кошка. Они рожают каждые три месяца. Не надо делать из этого историю. Алёша, проходи. Это моя дочь, Мариша. Она верит в победу коммунизма, а сегодня хочет кусаться.

Замерли оба. Мариша с тряпкой в руках, Алёша, собираясь перешагнуть порог.

– Заходи, – еще раз сказала я. – Мариша, познакомься. Это Алексей… – я хотела вспомнить отчество Алёши, но, к сожалению, не вспомнила, – Мишечкин. Мой старый друг.

У нас гости бывают редко, иногда заходит моя подруга Люда, та, которая встречается с женатым. К Марише, когда она училась в школе, иногда приходили девочки. Но мужчин у нас в доме практически никогда не бывает, разве что слесари и электрики, если мы сами с чем-то не справляемся.

Поэтому сейчас Мариша отступила назад, понимая, что раз уж кто-то пришел, это неспроста.

– Привет, – улыбнулся Марише Алёша. – Ну, показывай котят.

– Вы будете снимать ботинки? – спросила Мариша и подбоченилась.

Так она всегда делала, когда была маленькая, если терялась и не знала, что делать. Для уверенности подбоченивалась. У меня фотографии, к сожалению нет, но зато есть в голове картинка: маленькая Мариша стоит в куче разбитых цветочных горшков (она полезла на подоконник, один упал, она пыталась его удержать, в результате упало три или четыре) и поломанных цветов, в короткой желтой маечке, в штанишках с вышитым жирафом на кармане, подбоченивается… А в волосах у нее – кусок отломанного кактуса, голубого, мясистого, с большими страшными иголками…

– Не надо снимать ботинки, мы из машины. Мариша!

– «Мы»! – хмыкнула Мариша.

Иногда у меня ощущение, что биологические часы внутри моей дочери дали какой-то сбой. Когда ей было тринадцать-четырнадцать лет, она вдруг резко повзрослела, стала на глазах изумительно красивой девушкой – с гладкой кожей, женственной, привлекательной. И я не уставала говорить, что подростковый период у моей дочери прошел совершенно незаметно. Она не бунтовала, не грубила, у нее не было недостатков на коже, она резко не поправлялась, не худела, не пыталась краситься или вставлять себе в разные части тела блестящие предметы. Не курила по подворотням, не пряталась от меня с телефоном. Но когда ей исполнилось семнадцать лет, то у нее как будто бы настал второй подростковый возраст или, лучше сказать, настоящий.

Мариша стала колючей, временами агрессивной, неожиданно увлеклась красной теорией, стала читать крайне левые посты и книги, категорически отказалась от любой косметики, одежды, подчеркивающей беззащитность и нежность женщины – хотя на вид она по-прежнему вполне женственна и даже иногда беззащитна, особенно когда молчит или вот как, сейчас, например, растерянно стоит посреди коридора со светло-голубой тряпкой в руках, когда-то бывшей моей ночной сорочкой. Не надо свои вещи пускать на тряпки, в этом есть что-то неправильное…

– Я знал твою маму практически в твоем возрасте, может, чуть постарше. Вы похожи, – мирно сказал Алёша.

– Нет, – ответила Мариша. Сразу на всё, я так поняла.

Я крепко взяла ее за плечо.

– Пожалуйста… – попросила я.

– Нет, – повторила Мариша, просто чтобы сразу не сдаваться. – Если вы хотите смотреть котят – они вот здесь.

Мариша не нашла никакой коробки, соорудила что-то вроде домика из перевернутой табуретки. Кошка лежала на боку, непрестанно урчала, на самом деле очень часто дыша. Мне показалось, что она совершенно довольна жизнью, потому что она лежала в такой позе, как ложатся кошки, когда им хорошо – запрокидывая голову и глядя на нас неподвижным загадочным взглядом. Кошку, кстати, Мариша нашла красивую, с пышной рыжей шерсткой, на которой были живописно разбросаны по всему телу черные и белые пятна. Даже не поверишь, что она уличная. Может, убежала? Или выбросили, когда поняли, что должна родить. Хотя такую красавицу вряд ли кто выбросил бы…

Около кошки копошились три крошечных существа, уже можно было понять их будущий окрас. Полосатый, как тигренок, второй – рыжий, с совершенно белой мордочкой, и еще трехцветный, как мать.

– Кого оставите себе? – спросил Алёша. – Одного я могу взять.

– Правда? – обрадовалась Мариша, тут же перестав хмуриться.

– Конечно. Когда она перестанет их кормить. И характер уже у котят определится.

– А вам какой характер подойдет?

– У котенка? – Алёша усмехнулся. – Непредсказуемый и романтичный.

Я увидела, как неожиданно внимательно он посмотрел на мою дочь. Почему? Ему на самом деле интересно, какая она? Он видит в Марише меня молодую? Вряд ли, мы не настолько похожи.

– Я, кстати, пригласил Олю, твою маму, в ресторан, но она отказалась вот из-за этих милых существ, – легко продолжил Алёша.

Мариша, обескураженная, подняла на него глаза. Но я-то знаю свою дочь, ее не так легко сбить с толку.

– Я вижу у вас кольцо, – четко ответила ему Мариша.

– Это хамство, – пробормотала я. – Пожалуйста…

– Правильный подход к жизни, – засмеялся Алёша. – Но однобокий.

– Обручальное! – упрямо договорила Мариша. – Оно не помешало вам пригласить Олю, мою маму, в ресторан?

– Я чаю сделаю, – сказала я, не зная, как выходить из этой ситуации. У меня-то носились мысли о том, зачем Алёше идти в нашу скромную крохотную квартирку, надо ли все это… Я как-то не думала, что Мариша, взрослая уже девочка, начнет цепляться к нему, как ранний подросток… Да, точно, перепутались биологические часы…

– Как у тебя уютно! – сказал Алёша. – Можно мне снять пальто?

Мариша хмыкнула, я не поняла – на что именно.

– Вот сюда вешай. Мы после развода остались в нашей большой квартире, – как можно более мирно объяснила я. – Но она была на двадцать третьем этаже, двухэтажная, странной планировки, с круглым окном в гостиной, как в каюте, и платить надо было за нее в два с половиной раза больше, чем за эту… Мы переехали сюда.

– Мам, не надо ни перед кем оправдываться за нашу бедность. Бедность не порок, – сказала Мариша негромко, но так, чтобы Алёша все-таки услышал. – Я не думаю, что музыканты много получают.

– Предел есть твоему хамству? – очень-очень тихо спросила я. – Я тебя такой не воспитывала.

– Что мне делать с котятами? – вдруг беспомощно спросила Мариша, и я поняла, что она спрашивает о чем-то другом.

– С котятами ничего делать не надо.

– А с Розочкой? Она часто дышит…

– Мне кажется, кошка здорова.