Вайдекр, или Темная страсть - Филиппа Грегори

Я спустилась в мамину гостиную и подошла к большому трельяжу, стоявшему в простенке. Там я могла видеть себя в полный рост. Мой вид не разочаровал меня. Черное мне шло гораздо больше, чем те бледные тона, которые меня заставляли носить раньше. Это платье имело низко опущенный корсаж и вырез типа каре. Оно делало меня стройной, как тростинка; высоко зачесанные волосы обрамляли лицо естественными локонами, а глаза при свете свечей казались мерцающими, как у кошки.

Свет в комнате падал только на меня, и все очертания позади терялись в неясном полумраке. Зеленые фалды занавесей у старинной кровати казались развесистыми лапами ели в свете моей одинокой свечи. Отблеск огня загадочно играл на противоположной стене. Игра света, а может быть, обостренное воображение, — но мне на минуту показалось, что я не одна в комнате. Не оборачиваясь, я продолжала вглядываться в зеркало, пытаясь разглядеть тень в углу комнаты.

Это был Ральф.

Он лежал, как ему и хотелось, на старинной хозяйской кровати. На его лице играла та теплая, любящая улыбка, которая всегда появлялась у него при виде меня. Улыбка, в которой смешивались доверие, нежность, мужская гордость и какой-то привкус грубой силы.

Я замерла, не в силах ни вздрогнуть, ни пошевелиться. Я не видела его ног.

Если они целы, то, значит, все последние месяцы были просто ночным кошмаром, а сейчас это сладкая реальность. Если же их нет, следовательно, ночной кошмар продолжается и я просто схожу с ума. Я должна обернуться и понять, что происходит.

Мое лицо было единственным освещенным местом в комнате и как-то призрачно смотрело на меня из зеркала. Я закусила губу для храбрости и медленно, медленно повернулась.

В комнате никого не было.

Кровать была пуста.

— Ральф? — хрипло спросила я, и свеча в моей руке задрожала.

Я сделала три шага и подняла ее повыше, чтобы видеть все углы комнаты. Подушки и вышитое покрывало на кровати лежали несмятыми. Я потрогала трясущейся рукой подушку, она была холодной.

Здесь никого не было.

Я добрела до маминого туалетного столика и буквально уронила на него подсвечник.

— О боже! — простонала я жалобно. — Не дай мне сойти с ума. Не насылай на меня этой страшной болезни сейчас, когда я так близка к миру и покою.

Долгие минуты прошли в полной тишине, прерываемой лишь тиканьем старинных дедовских часов в коридоре. Я глубоко вздохнула и отняла руки от лица. Мое отражение в зеркале было по-прежнему привлекательным, но я смотрела на него как чужая. Я никогда не подозревала о том, какой мрак и ужас прячутся в глубине этих зеленых кошачьих глаз.

Внезапно где-то рядом скрипнула половица, и дверь отворилась. Я вскрикнула от страха, но оказалось, что это мама. Секунду она стояла не двигаясь, внимательно, с каким-то странным выражением глядя на меня.

— Ты кокетничаешь перед зеркалом, Беатрис? На тебя это не похоже, — немного помолчав, мягко сказала она. — Я напугала тебя? Ты такая бледная. О чем ты думала сейчас?

Я натянуто улыбнулась и отвернулась от зеркала. Мама молча подошла к комоду и достала из верхнего ящика носовой платок. Молчание странным образом затягивалось, и я ощутила некоторый прилив тревоги.

— Ты, должно быть, соскучилась по своим нарядным платьям, — как всегда не вовремя, сказала мама. — Мисс Хаверинг так очаровательна сегодня, не правда ли? Я думаю, Гарри не остался к ней равнодушен.

— Гарри? — механически переспросила я.

— Они очень подходят друг другу, — продолжала мама, брызгая туалетной водой на кружева носового платка. — Земли, которые пойдут ей в приданое, так удобно расположены, совсем рядом с нашими, я знаю, папа всегда любовался ими. Да и сама она очень милая, очаровательная девушка. Дома ей приходится нелегко, но малышка сумела приспособиться к этим несчастным обстоятельствам. Леди Хаверинг уверяла меня, что Селия не стремится ни к каким переменам, и мы можем не торопиться. Я думаю, что это была бы прекрасная партия.

Я почувствовала все нараставшую досаду. Мама могла бы не рассуждать так долго, кто лучше подходит Гарри. Гарри — мой друг. Мы вместе управляем Вайдекром.

— Она подходит Гарри? — Недоверчивость в моем голосе нарастала.

— Наилучшим образом, — подтвердила мама, стараясь не встречаться со мной глазами. — Ты, я надеюсь, не думаешь, что Гарри останется на всю жизнь холостяком? Забудет свой долг перед семьей и умрет бездетным?

Я молча уставилась на нее. Об этом я никогда не думала. Мои мысли не забегали так далеко вперед. Сейчас для меня существовало только это лето нашей растущей близости, тепло его улыбки, нежность в его голосе, когда он говорил со мной.

— Я вообще никогда не думаю о будущем, — откровенно призналась я.

— Зато я думаю. — В голосе мамы прозвучало нечто такое, что заставило меня насторожиться.

Для меня она всегда была малозначащей пешкой на великолепной шахматной доске нашего Вайдекра, и сейчас мысль о том, что мама способна заглянуть глубоко в мою душу, напугала меня. Она знала меня, как никто другой. Она дала мне жизнь, ухаживала за мной, она видела мою любовь к земле и растущее желание управлять ею. Если б она знала!.. Но здесь я оборвала себя. Заглянуть за барьеры, которые я воздвигла в своей собственной душе, было немыслимо даже для мамы.

Она тревожилась обо мне годами. Ее мелкие придирки только раздражали меня. Папа всегда самодовольно утверждал, что Лейси из Вайдекра не могут ошибаться, так что ее жалобы на меня казались всем просто плодом ее глупого городского воспитания. Но сейчас, когда папы не стало, выяснилось, что ее суждения обо мне были достаточно здравыми. Она не только считала, что я веду себя неподобающе, — это легко можно было исправить, — нет, она находила, что мои мысли и поступки вообще не соответствуют мыслям и поступкам молодой девушки.

— Мама… — неожиданно для себя произнесла я, и это был полуосознанный призыв к помощи, к защите, которую она могла бы дать мне против моих страхов. Хотя то, чего я боялась больше всего, было недосягаемым для ее зорких глаз.

Она прекратила возню с ящиками и подошла ко мне, беспокойно изучая мое лицо.

— Что случилось, Беатрис? — спросила она. — Что с тобой? Хоть ты мое собственное дитя, временами я даже не могу понять, о чем ты думаешь.

Я молчала. Я не находила слов. Видеть мамино лицо и разговаривать с ней всего через несколько минут после этой страшной галлюцинации было свыше моих сил.

— Что-то происходит в нашем доме, что-то идет неправильно, — продолжала она уверенно. — Меня всегда считали дурочкой, но это далеко не так. И сейчас я знаю, что в нашем доме происходит что-то плохое.

Я протянула руки, наполовину призывая ее, наполовину — защищаясь от тех слов и мыслей, которые могли прийти ей на ум. Она не приняла моих рук. Она не сделала ни одного движения ко мне, продолжая холодно изучать меня.