Обжигающий север - Алена Медведева

Вообще, Ярик – это отдельная история. Гриф не разрешал мне прибирать внутри загона именно по причине неуемного характера самца. Олень в высшей степени нетерпимо воспринимал любое чужое проникновение за ограждение, и, сразу грозно наклонив голову, направлял на нарушителя границы внушительные рога и пытался 'прижать к ногтю'. Грифу зачастую приходилось в воспитательных целях прикладывать о бочок строптивца черенком лопаты, требуя проявить терпение и уважение. Я же смеялась, наблюдая картину со стороны, и уверяла старха:

– Он в тебе конкурента чует, давай я попробую чистить? А то по глазам видно, что Ярик опасается, как бы оленята горбатенькими не вышли!

Гриф смешливо фыркал, но меня к уборке не подпускал, теша себя надеждой, что сумеет воспитать в Ярике почтение.

– А куда вы из кормушки недоеденное и замятое деваете? – поймала я очередную мысль, наблюдая за тем как старх, прежде чем положить животным свежего корма, выгребал со дна все, что олени не сочли достойным своего рациона.

Там были жесткие основания пучков, замятые влажные остатки растений и прочие, по каким-то причинам не понравившиеся оленям, кусочки мха.

– Выкидываем, – пожал плечами Гриф.

– М-м-м... а можно тоже... сохранять? – если удастся уговорить Рида осуществить мою задумку, то мне вот эти оленьи объедки безумно пригодятся! Прав был Руенз, когда говорил о том, что здесь настолько всего мало, что каждой даже неприглядной на взгляд большинства вещи найдется применение.

Гриф бросил на меня быстрый взгляд, в котором промелькнула хитринка и сообщил:

– Похожи вы... Ладно, освободился из-под корма один контейнер, туда складывать буду, устроит?

Благодарно закивав головой, поспешила в санитарную зону мыть руки. Пора проверить готовность еды. Кстати, мое мясное нововведение никем кроме Грифа замечено не было. Горбатый старх с довольным видом каждый день откладывал половину привычной нормы назад в морозильник. А остальные... они были такими уставшими, что вряд ли думали о том, что едят.

И вот, когда мы с Грифом на пятый день моего проживания на новом месте пробовали похлебку, намереваясь поесть сами, пришли стархи. Сразу пятеро... Резко замерев, мы вопросительно уставились в направлении идущих к нам хмурых мужчин. Судя по их виду, что бы ни послужило причиной этого массового возвращения, нас сие вряд ли обрадует. Среди остальных я сразу обратила внимание на угрюмого мужа, узнала уже виденных Нила, Зогала и Тина и еще одного, имя которого еще не запомнила.

– Останавливаем компрессоры, – сказал Рид, тяжело опускаясь на ящик.

– Сегодня достигли предела – как ни пытаемся еще с ночи ни на градус понизить температуру поверхности корпуса не можем. Наоборот, поднимается и поднимается. А сейчас и вовсе докрасна раскалился металл. А ведь там сверхпрочный сплав, – убито дополнил, как я уже заметила, разговорчивый Нил.

Повисла гнетущая тишина. Два дня. До прилета пищевика осталось два дня!

– А... – я прокашлялась, – много еще не сделано?

– Две цистерны до нормы... – напряженно думая, сообщил Рид.

Если бы не компрессоры, они бы успели... В таком безумном темпе им удавалось выработать за сутки гигантскую транспортировочную цистерну сжиженного гелия-3. В ужасе закусила губу, не зная, что предпринять, боясь даже подумать о том, что ждет.

– Долго они будут остывать? – Гриф совсем тихо выдохнул.

– Если полностью остановить, а сейчас иначе нельзя, то сутки минимум нельзя запускать снова, – с отчаянием в голосе пояснил Зогал.

– Покормите нас, пойдем, попробуем, может быть, хотя бы один компрессор удастся продержать – вдруг лопнет не сразу, а еще простоит... пару суток. Будем гробить оборудование, иначе все равно отберут, – это Рид попросил, призывая всех взять себя в руки и пока не сдаваться, но тут перевел взгляд на меня и закричал: – Витара!!!

Вздрогнув, недоуменно уставилась на мужа. Проследив за его взглядом, в шоке обнаружила, что, застыв при их появлении, так и продолжаю держать руки над спиралью, с которой только сняла кастрюлю с похлебкой. Над раскаленной спиралью, сантиметрах в трех от нее... И ничего. Ни боли, ни лопающейся обгорающей кожи, ни даже просто жара... Потрясенно медленно подняла руки и уставилась на них, совершенно забыв о присутствующих. Сейчас же мне это не кажется? Ведь нет?

– Проводник! – одновременно вскочив и опрокинув миски с едой, крикнули Нил и Зогал.

Я снова вздрогнула, переводя взгляд на мужчин. Потрясение в глазах Грифа, надежда и удивление во взорах дергающих носами стархов – кажется, они впервые по-настоящему на меня посмотрели, и страх... страх на лице Рида.

– В ней от проводника совсем мало, – как-то натужно выдавил из себя мой муж. – Даже если в критических обстоятельствах сознание начинает проявлять невостребованные до того способности предков, тело еще не готово... Наша кровь себя не проявляет, а значит она не выдержит там. Обгорит, лопнут глаза, кожа... она еще далеко не проводник.

Меня от прямых и жестких слов мужа передернуло. Остальные тоже растроенно замолчали.

– Рид, мы будем не компрессоры охлаждать, а ее! – неожиданно воскликнул Нил. – Сразу начнем ее из шлангов охладительной системы обливать ледяной водой.

Меня в ужасе перекосило. Что, что они хотят со мной сделать? Зачем?

– А что сможет сделать проводник? – уточнила сразу.

И опять все замолчали.

– Эх, такой шанс! Уникальнейший!!! Нас бы это просто спасло. Но она действительно не проводник. Что толку, если Витара не представляет что надо делать, – в расстройстве махнул рукой тот старх, имени которого я не запомнила.

Все вновь расстроено присели, а я... я почувствовала себя виноватой. Чтобы это не было, но если я могу помочь, я – готова. Даже на обливание ледяной водой. Вот только понять бы как?

– Витара, – задумчиво обратился Рид, – ты что почувствовала и подумала, когда нас сейчас увидела?

И все сразу насторожились, напряженно прислушиваясь к нашему разговору.

– Испугалась, расстроилась... – попыталась припомнить свое состояние.

Рид мотнул головой, выражая недовольство, и сам себе пробурчал:

– Нет, все не то.

А я вдруг вспомнила про первый раз, когда схватилась за крышку кастрюли и отчетливо поняла – ярость, огромную злость я испытала тогда, гнев на судьбу за то, что рушит все сейчас, когда меня жизнь наконец-то порадовала.

– Ярость, – прошептала я, следуя за своими мыслями, и Рид, резко вскинув голову, посмотрел на меня.

– Разозлись! Возненавидеть сейчас кого-нибудь! – и тон его слов... это не приказ был, нет, это была отчаянная мольба, какая-то последняя надежда.

И я, отчаянно желая помочь ему, дать возможность этому последнему шансу, подчинилась, тут же окунаясь в воспоминания о том, что никогда не хотела бы повторить. Милас. Год ада жизни с ним: издевательства, мучения, побои и насилие – и так день за днем, снова и снова. Да, я ненавидела его. Всей душой, всем сердцем ненавидела, боялась... Если бы могла – убила бы, но он знал об этом и всегда был осторожен. Сейчас, вспомнив один его особенно жестокий поступок, с шипением втянула в себя воздух, мечтая встретить его снова, но уже не связанной и вооруженной...