Холодное золото - Валерий Георгиевич Шарапов

массажиста, и я как-то раз видел у нее этого человека.

– А что это был за человек? Как его зовут, откуда он?

– Понятия не имею. Это был мужчина лет пятидесяти, можно сказать, мой ровесник. Но выглядел он моложе – кажется, он занимался каким-то спортом. Приятный такой, общительный человек. Как я понял, Виолетта Игоревна была им очень довольна.

– Значит, откуда он взялся, где Леонидова его нашла, вы не знаете?

– Нет, к сожалению, тут я ничего не могу вам сказать.

– Может быть, ваша помощница Лена что-то знает?

– Может быть.

– Вы много раз были в квартире Леонидовой, беседовали с ней. Вы знали, что она собирает коллекцию дорогих украшений?

– Да, я слышал об этом ее увлечении, она его и не скрывала.

– Вы знаете, насколько велика была эта коллекция?

– Нет, я этим вопросом никогда не интересовался.

– А где она хранилась, вы знаете?

– И где хранилась, не знаю.

– А где обычно проходили ваши осмотры?

– Всегда в одной и той же комнате – в спальне.

– Хорошо, у меня пока больше нет к вам вопросов, – сказал Егоров. – А теперь пригласите, пожалуйста, сюда вашу медсестру, Глухову.

Доктор вышел, и Егоров остался один. У него крепла уверенность, что только что он услышал что-то очень важное, имеющее прямое отношение к расследованию. Что же это? И тут в его памяти мелькнуло слово «массаж». Да, Леонидова приглашала массажиста. А ведь ему и раньше кто-то из свидетелей говорил о массажисте. Да, верно: о том, что Леонидова проходила курс массажа, ему говорил ее племянник Леонид Сазонов. Тогда Егоров не обратил на это внимания. А теперь в паре со словом «массаж» прозвучали слова, что массажист выглядел моложе своих лет, потому что, кажется, занимался спортом. А тот, кто занимался спортом, достаточно силен, чтобы совершить все эти убийства. Вот почему слово «массаж» имеет такое значение!

Дверь перевязочной открылась, и вошла женщина, которую Егоров видел на обходе, – это была медсестра Елена Глухова.

– Вы хотели меня видеть? – спросила она.

– Да, мне нужно задать вам несколько вопросов в связи с гибелью Виолетты Леонидовой, – сказал Егоров.

– Хорошо, только я прошу вас отпустить меня через двадцать минут. То есть не отпустить – мне нужна будет как раз эта перевязочная, тут нескольким больным нужно будет сделать перевязку.

– Я надеюсь, что двадцать минут для беседы нам хватит, – заверил Егоров. – Скажите, вы ведь делали уколы Леонидовой?

– Да, я приходила два раза в неделю и делала уколы.

– То есть вы были в ее квартире даже чаще, чем доктор Крахмалев. Где, в какой именно комнате вы делали уколы?

– В спальне.

– Дверь вам открывала всегда сама Леонидова?

– Нет, несколько раз открывала ее домработница. Кажется, ее зовут Люда. Открывала она, потому что Виолетта Игоревна задерживалась в театре или еще где-то. Тогда мне приходилось ее ждать.

– Еще кого вы видели в квартире Леонидовой кроме ее самой и домработницы?

– Я видела… сейчас… Да, видела молодого человека, ее родственника… Еще был такой представительный мужчина, он на Святослава Игоревича похож… А еще два раза приходил массажист. Вообще-то мы с ним старались не пересекаться, чтобы в один день не делать и массаж, и укол. Но пару раз случались накладки.

– Как звали этого массажиста?

– Звали… его звали… Да, я как-то спросила, и он сказал, что его зовут Николай.

– А откуда он был, из какой организации?

– Вот этого я не знаю. Ведь мы с ним только о графике посещений и говорили.

– В таком случае опишите этого Николая.

– Ну, он такой… что называется, в возрасте. Лет сорок пять, наверно. Среднего роста, очень крепкий. Короткая стрижка ежиком… Вот, собственно, и все.

– Теперь скажите: вы знали, что у Леонидовой была коллекцию украшений?

– Что-то такое слышала. Но вообще я ее жизнью не интересовалась.

– И где хранилась эта коллекция, вы не знаете?

– Нет, откуда мне это знать?

– Спасибо, пока у меня все, – сказал Егоров, поднимаясь.

Из больницы он направился в театр – надо было переговорить с еще одним другом Леонтьева, Николаем Бехтеревым. И это капитану удалось, однако эта беседа ничего не принесла, кроме раздражения. Едва только начав беседовать с трубачом, он понял, что имеет дело с крайне скрытным человеком. Он вспомнил фразу, которую обронил коллега Бехтерева, скрипач Трубников: «Побеседуйте с ним… Если он захочет говорить, конечно». Так вот, с Егоровым трубач говорить не хотел. Капитан промучился с ним полчаса, так ничего и не добился и вышел из театра раздосадованный.

Наступил вечер, пришло время встретиться с милиционерами, которые вели наблюдение за Леонтьевым. И капитан поехал на Петровку. Добираться на работу ему пришлось под проливным дождем: октябрь вступил в свои права, погода испортилась, и капитан порадовался, что идти ему недалеко – зонтик он из дома не захватил.

На Петровке на месте находился только один милиционер из наружки, сержант Геннадий Лисицын. Второй милиционер, как сообщил Лисицын, продолжал наблюдение.

– Мы проводили объект утром до работы, – докладывал милиционер. – Там он находился долго, до самого обеда. С работы поехал до метро «Маяковская», вышел и там зашел в один дом, адрес у меня записан. Мы навели справки и установили, что там живет его мать.

– А потом?

– У матери он пробыл около часа. Выйдя, отправился бродить по центру города. Прошел весь Арбат. Заглядывал в несколько магазинов, но ничего не купил. Затем посетил известную книжную толкучку и вот на ней приобрел какую-то книгу.

– А он там точно ничего не продавал? – спросил Егоров.

– Нет, у него в руках ничего не было. А вот там, на толкучке, он приобрел какую-то книгу, завернутую в бумагу. Так что название нам разглядеть не удалось. И уже после этого отправился домой. Спустя два часа, то есть в шесть вечера, он с женой вышел из дома и отправился до метро «Войковская». И там они вошли в один дом, поднялись на восьмой этаж, в квартиру номер тридцать. Этот адрес у нас тоже записан. В этой квартире они и сейчас находятся. Сержант Нечипоренко там остается, наблюдает. Если объект оттуда направится домой, он закончит смену и тоже пойдет домой. А если вы прикажете продолжить наблюдение, тогда я сменю Нечипоренко.

– Нет, после возвращения Леонтьева домой наблюдение можно снимать, – распорядился Егоров. – Если Нечипоренко позвонит, скажи, что его работа на сегодня закончилась.

Расставшись с сержантом, Егоров взглянул на часы. Было без пяти минут восемь. Пожалуй, он тоже мог отправляться домой. Егоров испытывал чувство неудовлетворенности. И это было понятно: слежка за Леонтьевым ничего не дала. Подозреваемый вел