Тайны Иллирии. Паук в янтаре - Анастасия Волжская

– Мое сердце бьется лишь для тебя, – вспыхнул в сознании ломкий, прерывающийся женский голос. – Ты та искра, что делает меня живой.

Она забилась, захлебнулась горестным криком. Мужчина стоял перед ней, недвижимый, но все, что она видела сквозь застилавшие глаза слезы, – это изумрудное пятно шелкового шейного платка на фоне темного расшитого камзола и гладковыбритый подбородок с тонкой полоской белого шрама. Леди Марисса не поднимала взгляда, как будто боялась увидеть в глазах своего спутника холодное равнодушие.

Равнодушие будущего убийцы.

Я старалась считать как можно больше, запомнить каждую деталь. Массивные перстни на пальцах левой руки – указательном, среднем, мизинце. Короткие ножны, чуть топорщившие край камзола. Вышивка по бортам, темные пуговицы – они могли бы оказаться гербовыми, но слезы мешали разглядеть точнее.

Не говоря ни слова, мужчина прошел мимо. Я ощутила его прикосновение к предплечью женщины, но передачи ментального приказа не произошло.

Ее воля была уже подчинена чьему-то приказу с самого начала разговора.

Стоя коленями на холодной брусчатке, она вслушивалась в удаляющийся перестук его каблуков. Когда последние звуки растворились в утренней тишине, леди Марисса тяжело поднялась и, пошатываясь, побрела в сторону канала. В душе ее была пустота – ни боли, ни страха, ни сопротивления.

Когда изумрудный шелк, на мгновение мелькнув перед глазами, охватил ее шею, она даже не поняла, что произошло. А затем…

* * *

Я моргнула, возвращаясь в реальность. Паук вытирал окровавленные руки взятым у иренийца платком. Лекарь стягивал темными нитками края разреза. Сердце леди Мариссы больше не билось. Она была мертва – на этот раз окончательно.

Главный дознаватель поднял на меня тяжелый взгляд.

– Удалось? – негромко спросил он.

Не тратя времени даром, я воссоздала энергетическую реплику прямо здесь, над телом леди Мариссы. Паук внимательно изучил перстни с накопительными кристаллами, крой камзола и шейный платок безликой фигуры, замершей в воздухе.

– Уроженец Ромилии, из высших лордов, – высказал он вслух то, что я и так уже поняла, побывав в воспоминаниях леди Мариссы. – Меньяри.

Меньяри. Короткое, резкое и болезненное, словно удар под дых, слово. Первая семья земель Ромилии. Семья, частью которой я должна была стать восемь лет назад.

Позади меня ахнул старший дознаватель Лекко. Дело становилось слишком серьезным, слишком опасным. Выдвинуть обвинения, да еще и основанные на единственной энергетической реплике, кому-то из членов первых семей было… немыслимо.

– Бумагу, – коротко распорядился Паук.

Один из законников поспешно зашарил в сумке и, не подходя к нам ближе расстояния вытянутой руки, протянул главному дознавателю чистый лист. Паук выжег энергетический оттиск призрачной фигуры и расписался поданным пером.

– На обратной стороне нужны подписи каждого из присутствующих. Обстоятельства дела не подлежат разглашению.

Лист пошел по рукам. Писали охотно: никому не хотелось брать на себя лишний риск и торопиться с оглаской. Последними были ирениец и я. Лекарь равнодушно оставил витиеватый росчерк. Натянув перчатки, я приняла перо из его рук и вдруг замерла под взглядом Паука.

– Тебе не обязательно, – сказал он.

Пожав плечами, я все же поставила подпись. Запястье с браслетом, отвечавшим за соблюдение магических клятв, на мгновение пронзило острой болью. Приказ главного дознавателя был получен и теперь обязателен для исполнения.

Я поднялась, расправляя юбку. От долгого сидения на корточках ноги затекли, мышцы неприятно покалывало. Главный дознаватель встал следом за мной.

– Когда закончите с телом и запишете показания лекаря, доставьте их мне, – обратился Паук к почтительно замершему рядом с нами Лекко. Старший дознаватель коротко кивнул. – Уведомите лорда Альмецци о случившемся с его дочерью. После окончания полного медицинского освидетельствования он сможет забрать тело в главном здании отдела магического контроля Веньятты. И найдите мне чинторро. Заключенная Астерио и я возвращаемся в Бьянкини.

* * *

Заключенная Астерио. Как бы я ни старалась забыть об этом, погрузившись в привычную работу в исследовательском центре Бьянкини, странное обращение Паука не выходило у меня из головы. Последние восемь лет никто ни разу не называл меня так – закон лишил меня имени, рода, прав… почти всего человеческого. Преступница с опасными ментальными способностями не могла принадлежать к первой семье земель Веньятты. Хотя нет, скорее, это род Астерио никогда не запятнал бы себя связью с осужденной убийцей.

Я вздохнула, плотнее кутаясь в плащ. Сегодня – кажется, впервые с тех пор, как главный дознаватель приказал выводить заключенных на обязательную прогулку – погода действительно располагала к тому, чтобы провести час на свежем воздухе. Шторм, бушевавший больше суток, утих, и теперь вода залива, гладкая как зеркало, искрилась тысячами солнечных бликов. Бьянкини, прекрасно различимый с высоты, сиял умытыми после недавнего дождя набережными. Немногочисленные скверы, парки на окраинах города и высокие деревья за каменными оградами дворцов были подернуты ярко-зеленой дымкой молодой листвы. На север Иллирии медленно приходила весна.

Высунувшись в узкую бойницу башни, я с наслаждением вдохнула свежий морской воздух, пахнувший солью и водорослями. Ветер трепал выбившиеся из прически светлые пряди. Но, вопреки неожиданно хорошей погоде, на душе было неспокойно.

Далекая Веньятта и все окрестные городки, раскинувшиеся по заливу на многочисленных островках, соединенных мостами и лодочными переправами, суетились и гудели, готовясь к первому весеннему празднику, открывавшему знаменитый на всю Иллирию месяц карнавалов. По набережным и улицам Бьянкини пробегали крохотные фигурки, одетые, казалось, еще более ярко, чем обычно. Возводили первые пестрые шатры будущей ярмарки, которая через пару дней расплещется разноцветными волнами по всем площадям и островам залива.

И никому не было дела до странных убийств.

Горе в Веньятте всегда принято было прятать под улыбающейся маской. Когда я вспоминала свою прежнюю жизнь, жизнь наследницы рода Астерио, я могла понять Паука, так резко и нелестно отозвавшегося о знатных лордах Веньятты. Неискренность, фальшь, притворство. В роли леди Астерио я должна была быть именно такой.

Меня учили этому с раннего детства. На любом балу и светском приеме наследница рода Астерио должна была затмевать первых красавиц. Держать лицо в любой ситуации, вести разговор на любую тему от погоды до политики. Пить вино, не пьянея. Улыбаться тому, кого предстояло предать уже в конце вечера. И я, дочь главы древнего рода и будущая первая леди Ромилии, позволяла отцу и наставникам лепить из меня красивую куклу, расчетливую, холодную и бездушную.

Я расточала улыбки, кружилась в заученных танцах, поддерживала ничего не значащие беседы – и думала только о том, когда наконец за закрытыми дверями своей комнаты, в компании Дари, я смогу хотя бы ненадолго скинуть маску наследницы Астерио. Стать не леди Яниттой, а просто Яни, которая шепотом поверяла сестре свои мечты и сердечные тайны, выслушивала детские радости и горести маленькой Дари и засыпала, прижимая к себе ее кудрявую головку.