Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрско-монгольский мир XIII - начала XX века - Роман Почекаев

Шахрух прожил 70 лет, из них 50 он провел на троне Хорасана, около 40 – во главе всей державы Тимуридов и умер собственной смертью. Несмотря на то что практически в течение всего правления он был вынужден бороться за власть с многочисленными родственниками, включая (в последние годы жизни) родных внуков, борьба эта шла, как правило, за отдельные владения, тогда как на его верховенство, как старейшего представителя рода, не посягал ни один потомок Тимура. В силу этого он продолжал претендовать на «хаканский» титул, поскольку был достаточно могуществен, чтобы кто-то из Чингисидов, правивших в соседних государствах, позволил себе выразить открытое недовольство его претензиями и подкрепить его военной силой. Тем не менее в течение всего правления Шахруха и еще несколько лет после его смерти Улугбек и его преемники до начала 1450-х годов продолжали возводить на трон в Самарканде подставных ханов из рода Чингис-хана, чтобы иметь формальную возможность противостоять соседним Чингисидам на законном основании, противопоставляя одного представителя «золотого рода» другому.

Эта практика была прекращена лишь при Абу Саиде – потомке Мираншаха, другого сына Амира Тимура, пришедшем к власти в Самарканде в 1451 г., а на рубеже 1450–1460-х годов, подобно Шахруху, сосредоточившем в своих руках власть над всей империей Тимуридов – Мавераннахром, Хорасаном, Ферганой и проч. Так же как Тимур и Улугбек, Абу Саид являлся гурганом, т. е. был женат на представительнице ханского рода, и в качестве такового мог претендовать на фактическую верховную власть в государстве при номинальном хане из «золотого рода». Однако он учел существенное изменение политической ситуации и пришел к выводу, что в новых условиях принадлежность к Чингисидам уже не является единственным и обязательным условием легитимности власти. Поэтому он отказался от подставных ханов, объявив себя не только фактически, но и официально главой державы Тимуридов, т. е. бывшего Чагатайского улуса, и потребовав от соседних государей из рода Чингис-хана признать его равным себе по статусу.

Его политическое кредо довольно четко изложено в словах, приведенных (или приписанных Абу Саиду) кашгарским историком Мухаммад-Хайдаром Дуглатом, который сам являлся близким родственником семейством Абу Саида (его мать и мать Бабура, внука Абу Саида, были родными сестрами). Как он пишет, Абу Саид заявил Чингисиду Юнус-хану, правителю Могулистана, на чьей дочери он был женат:

Как видим, сам Абу Саид даже не пытался обосновать свои права на верховную власть связью с Чингисидами – хотя бы через отдаленное родство. Справедливости ради, впрочем, следует отметить, что он и не претендовал на ханский титул: и он сам, и его сыновья и внуки в Самарканде, Бухаре, Бадахшане и Фергане довольствовались титулом мирзы («эмир-заде», т. е. сын эмира, князя). Аналогичным образом не пытались присваивать ханский титул и его более дальние родственники – правитель Герата Хусайн Байкара и его потомки, происходившие от Омар-Шейха, еще одного сына Амира Тимура. Формально властвуя в бывшем Чагатайском улусе, фактически они правили уже в новом политическом образовании – империи Тимуридов, которая, несмотря на многочисленные заимствования из чингисидской политико-правовой традиции, все же была государством уже иного, нового типа, не признававшим никакой зависимости от другого иностранного государства. Более того, время от времени на службе у Тимуридов появлялись даже «казаки»-Чингисиды, безземельные представители «золотого рода», служившие военачальниками у потомков Амира Тимура в обмен на земельные владения, денежное содержание и т. п.: как видим, уже сами потомки Чингис-хана становились официально вассалами бывших «нукеров» чагатайских ханов! В частности, такими «казаками» были Мухаммад Шайбани, одно время состоявший на службе у самаркандского правителя Султан-Ахмад-мирзы, сына Абу Саида, его родственники Хамза-султан и Махди-султан – на службе у бадахшанского Султан-Махмуд-мирзы, брата Султан-Ахмада и др. [Бабур, 1992, с. 59–64; МИКХ, 1969, с. 26–27].

Попытку повысить свой статус путем принятия более высокого титула предпринял Захир ад-Дин Мухаммад Бабур, внук Абу Саида, изначально правивший в Фергане, но неоднократно претендовавший и на другие владения Тимуридов. Следуя принципу своего деда, он не только рассматривал правителей из числа потомков Чингис-хана как равных себе, но и не колебался идти на вооруженное противостояние с ними. В 1500 г. ему удалось отвоевать Самарканд у только что захватившего его Мухаммада Шайбани – потомка ханов Золотой Орды, причем Бабур представил это событие как законное возвращение столицы потомству Тимура, владевшему ей более сотни лет, из рук «чужака и врага» [Бабур, 1992, с. 103], т. е. не принимая во внимание чингисидское происхождение своего соперника. Некоторое время спустя, ок. 1507 г., заставив Шайбани-хана отступить из своих афганских владений, Бабур, вновь торжествуя победу, принял титул падишаха, который сохранял до самой смерти, а затем передал своим преемникам – Великим Моголам, правителям Индии [Там же, с. 132, 220]. Стоит и тут обратить внимание, что, несмотря на нежелание считаться с правами ханов-Чингисидов, Бабур все же принял не ханский титул, а, так сказать, более «нейтральный» титул падишаха, которым и в чингисидскую эпоху пользовались представители отдельных аристократических семейств.[65] Несомненно, к такому решению Бабура подвигло опасение, что его претензии на ханский титул вызовут негативную реакцию других Чингисидов: ведь он находился в союзе и родстве с ханами Могулистана, поэтому не желал вызывать их гнев без особой причины. Вместе с тем следует, вероятно, учитывать и другое обстоятельство – что, как уже говорилось выше, держава Тимуридов базировалась не только на чингисидских принципах, а также и на принципах мусульманской и персидской государственности: отсюда и персидский по происхождению титул Бабура. Тем не менее в течение всего своего правления он неоднократно ссылался на то, что имеет частичку чингисидской крови по материнской линии. Правда, как можно сделать вывод на основании его собственных «Записок», чаще всего он вспоминал о своем родстве с Чингисидами не в связи с обоснованием прав на трон, а когда ему нужна была поддержка или покровительство его родственников – могулистанских ханов…