Военные противники России - Борис Фролов

Уже будучи на острове Св. Елены, Наполеон назвал Даву «одним из самых безупречных воинов Франции». Выше уже упоминалось о храбрости Даву, которую он неоднократно проявлял во многих боях и сражениях. Остановимся на этом несколько подробнее. В отличие от некоторых своих коллег-маршалов, он не бравировал своей личной храбростью и без особой нужды никогда зря не рисковал. Но когда обстановка складывалась так, что необходимо было личным примером воодушевить войска, Даву, не задумываясь, бросался в самую гущу сражения или же бесстрашно выдвигался на самый опасный участок, где решалась судьба этого сражения.

В сражении при Прейсиш-Эйлау атаки русских следовали одна за другой. Наступление французских войск почти прекратилось. Судьба сражения была непредсказуема. В частях 3-го корпуса стало заметно колебание. И тогда Даву верхом на коне вихрем врывается в боевые порядки своих войск, чтобы личным примером вдохновить их и не допустить отхода. «Отступление невозможно, — кричал маршал, перекрывая грохот боя, — храбрецы умрут здесь, а трусы отправятся подыхать в Сибирь!» Положение было восстановлено, полки устремились вперед. Так было при Аустерлице, Ауэрштедте, Ваграме, Смоленске, Бородино, Вязьме, Красном и Гамбурге.

Судьба хранила маршала. За все время своей многолетней боевой деятельности, участвуя во множестве боев и сражений, он ни разу не был даже ранен. Лишь дважды Даву получил контузию пушечным ядром, ударившим по нему рикошетом. Но зато коней под ним было убито или ранено множество. Так, например, в сражении при Бородино, где Даву лично возглавил атаку своих гренадеров на Семеновские флеши, всего за несколько минут ему пришлось сменить 3 лошади. То же самое имело место в ряде других сражений.

Звезда Даву взошла в ярком сиянии наполеоновской славы. Как полководец он рос буквально на глазах Наполеона, которому сопутствовал почти во всех его походах, начиная с Египта. Именно там Наполеон обратил внимание на этого молодого генерала, друга знаменитого генерала Л. Дезе, и оценил его военные способности. С тех пор Наполеон уже не упускал Даву из виду, вскоре приблизил его к себе и начал быстро продвигать по службе. В последние годы Республики Даву был одним из наиболее доверенных генералов Первого консула, одним из 4 человек, которым он доверил командование своей гвардией.

Командующий гвардейскими гренадерами уже тогда приобрел репутацию одного из наиболее убежденных бонапартистов. Была ли это его твердая позиция в сделанном выборе или искусно маскируемое приспособление к обстоятельствам, сказать трудно. Во всяком случае на протяжении всей последующей наполеоновской эпопеи усомниться в своей преданности императору Даву не давал ни малейшего повода. В 1814 году он дольше всех других маршалов сохранял ему верность, чем и навлек на себя немилость Бурбонов. И в 1815 году во время «Ста дней» Даву одним из первых среди маршалов примкнул к Наполеону, а затем оказал ему неоценимые услуги в деле создания новой императорской армии.

Но вот поведение маршала после второго отречения императора вызывает, мягко говоря, недоумение. Такой резкий и трудно объяснимый поворот! Что это было? Или же полное разочарование Даву в своем бывшем повелителе, или же он просто сбросил маску, под которой долгие годы, когда это было ему выгодно, очень искусно скрывал свои подлинные чувства и убеждения, или же таким поступком он надеялся заслужить расположение новых властей? Опять следует многозначительный вопрос, ответа на который нет. Но во всяком случае, и это вполне очевидно, между истинными боевыми соратниками так поступать не принято. Тем более, следует иметь в виду, что всем, чего Даву удалось достичь за время своей военной карьеры, он обязан только Наполеону, который в отношении этого маршала с полным основанием мог бы повторить свои слова, сказанные им когда-то в адрес одного из своих сподвижников: «Я нашел его пигмеем, а потерял гигантом».

В молодости Даву придерживался твердых революционных убеждений, которые скорее были созвучны жирондистским, но затем, в годы якобинского террора, отбросил их, разочаровавшись в идеалах революции, и со временем стал убежденным бонапартистом, готовым без колебаний выполнить любой приказ Наполеона.

Долгие годы он служил императору не за страх, а за совесть. Единственным девизом, которому безоговорочно следовал Даву, был — «Исполнение долга». И он его исполнял с неиссякаемым усердием, что называется, «застегнувшись на все пуговицы».

Его работоспособность и служебное рвение были поразительны. Он мог «исполнять свой долг» по 24 часа в сутки, не давая ни себе, ни другим никаких поблажек. Будучи человеком предельно пунктуальным, маршал требовал того же и от своих подчиненных, не допуская ни малейших отклонений от установленного им раз и навсегда порядка. Так, к примеру, во время гибельного для французской армии отступления из России в 1812 году, когда положение было, скажем прямо, катастрофическим и абсолютное большинство командиров разного ранга уже махнуло на все рукой, Даву продолжал требовать от своего штаба неукоснительного соблюдения всех правил ведения штабной документации (ежедневное составление сводок, ведомостей, регистрации всех поступающих в штаб докладов, рапортов, донесений и т. п.).

Как военачальник Даву отличался большой строгостью, нередко переходящей в жестокость. Для поддержания воинского порядка и дисциплины в подчиненных войсках он не останавливался ни перед чем. В отношении порядка и дисциплины его корпус всегда отличался от других в лучшую сторону. Даже во время отступления из России в 1812 году, когда все вокруг рушилось, когда бесследно исчезали целые части, возглавляемый Даву 1-й пехотный корпус дольше всех других сохранял свою боеспособность. Даву беспощадно карал мародеров (впрочем, так поступали и некоторые другие наполеоновские маршалы, например, Макдональд, Сюше, Сен-Сир). Однажды во время похода в Россию (дело было летом 1812 года) он остановил на марше один из пехотных полков и приказал произвести обыск. Те солдаты, у которых обнаружили награбленные вещи, по его приказу были расстреляны тут же, на месте, без суда и следствия. Солдатская молва немедленно разнесла этот случай по всем частям корпуса. Преподанный Даву урок мародерам оказался весьма действенным средством и запомнился надолго.

Надо сказать, что характер у Даву был далеко не ангельский. От него доставалось всем — и рядовым солдатам, и офицерам, и генералам. Даже его ближайшие боевые сподвижники, его любимцы, знаменитые командиры дивизий генералы Моран, Гюден и Фриан, с которыми он прошел почти всю эпопею наполеоновских войн, натерпелись от него немало. Но, несмотря на периодические разносы, порою довольно грубые, он никуда не отпускал их от себя. И они продолжали «тянуть свою лямку» при «железном маршале» (это прозвище прочно утвердилось за Даву в наполеоновской армии), хотя каждый из них вполне способен был командовать корпусом. А без этой должности получить звание маршала в наполеоновской армии было невозможно. Даже когда кто-либо из этих генералов выходил из строя (например, по ранению), командир корпуса обычно встречал в штыки каждого нового назначенца на их место, и те были вынуждены немедленно отказываться от своего назначения, обращаясь к императору с просьбой «назначить куда угодно, но только не к Даву». Все знали, что служить у Даву тяжело. Знал и Наполеон, но смотрел на это сквозь пальцы, считая, что такое поведение маршала не помеха делу.