📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаСамый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - К. Рехаге

Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - К. Рехаге

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 106
Перейти на страницу:

Нам выделяют гида, чей рассказ я дополняю воспоминаниями из университетского курса истории: Дачжай изначально была очень бедной горной деревушкой, где крестьяне едва могли себя прокормить, работая на скудных пашнях. После основания Народной Республики простой крестьянин по имени Чэнь Юнгуй стал местным партийным секретарем и потребовал, чтобы все жители организовались и создали в горах террасную и оросительную системы.

В результате этого община расцвела, да так, что об этом узнало правительство в Пекине. Великий вождь Мао Цзэдун был в восторге: вот наконец мы увидели пример того, что принятые им меры коллективизации могут приносить и плоды, а не только смерть и разрушение, как это происходило во всей остальной стране.

В конце пятидесятых, когда страны первого и второго света были заняты запусками своих сверкающих ракет и демонстрацией друг другу гигантских атомных взрывов, Китай втихаря разрабатывал свое собственное ядерное оружие. Чтобы высвободить достаточно рабочей силы для индустриального развития страны, Мао Цзэдун объявил Большой скачок вперед.

Коллективизация, сомнительные эксперименты в сельском хозяйстве, кампания по уничтожению воробьев – все это вызвало волну голода доселе невиданных масштабов, жертвами которой стали миллионы китайских крестьян. В конце 1964 года Народная Республика смогла наконец с удовлетворением полюбоваться на свою бомбу, но выражение «есть древесную кору» до сих пор известно во всем Китае.

Можно представить себе ту радость, которая разнеслась по стране от известия о достижениях Чэнь Юнгуя. Уже в 1964 году Дачжай была названа образцовой общиной, и высказывание «учиться у Дачжай» было у всех на устах. Скоро в маленькую горную деревушку приехало высшее руководство, а крестьянин Чэнь Юнгуй, красовавшийся на всех фотографиях с головой, обернутой в платок, как будто он только что с поля, начал все выше подниматься по лестнице парламентской иерархии, пока наконец не получил должность заместителя председателя Госсовета Китайской Народной Республики в 1975 году.

Несколько лет спустя удача отвернулась от него. После смерти Мао Цзэдуна осенью 1976 года прямо около его забальзамированного тела разразился спор о наследии престола, и в 1979 году к власти пришел Дэн Сяопин. Этот реформатор недолюбливал социалистический принцип коллективизации. В 1982 году крестьянин Чэнь был смещен со своей должности, его обличали в том, что Дачжай не самостоятельно добился успеха, а получал поддержку правительства, чтобы впоследствии служить идеалом для граждан. Эта версия была отвергнута лишь несколько лет назад.

– А чем сегодня занимаются люди в Дачжай? – спрашиваю я, потому что деревня производит заброшенное впечатление. Мы стоим на пустой широкой площади, сбоку сидят две пожилые дамы и продают сувениры – в основном это толстые оранжевые матерчатые кошки.

– Принимаем туристов, – говорит наш гид, – кроме того, работает фабрика по производству водки.

Толстый приятель братьев Янг радостно выбегает из одного из домов. В руке он держит блестящую статую, которую он все время с нежностью рассматривает. Она изображает Мао Цзэдуна размером с бутылку водки. Великий вождь стоит выпрямившись, спрятав за спину руки и устремив свой дерзкий взгляд вперед, а его пальто развевается на ветру. На основании статуи написано: «Великая историческая личность».

Я вспоминаю выражение «есть древесную кору», но ничего не говорю вслух.

Потом мы смотрим на покрытый синим бархатом стул, в середине которого проделана дырка для известных целей. На свой вопрошающий взгляд я получаю ответ, что это туалет Цзян Цин, последней жены Мао Цзэдуна. С минуту я не могу произнести ни слова.

– Великая императрица, будучи ответственной за Культурную революцию, пользовалась бархатным туалетом?!

Вместо ответа гид улыбнулась мне и показала на дверь – время посмотреть следующую часть выставки.

Своими руками

За следующие три дня я приблизился к Пинъяо почти на сто километров. Улица делает большие изгибы посреди гористой местности. Иногда меня преследуют собаки.

Вдали показались огни городка Юйцы. На часах только шесть вечера, а небо уже совершенно черное. Юйцы интересен не тем, что в нем есть старый район, а тем, что этот старый район совсем не старый. Правда, я понял это только после того, как восторженно пробегал несколько часов по городу и сделал сотню фотографий храмов и ворот, улиц и домов. А ведь мне надо было бы догадаться об этом раньше: в щелях между идеально сохранившимися историческими зданиями видны идеально сохранившиеся груды строительного мусора, идеально освещенные солнечным светом.

Когда я в очередной раз застыл в восхищении, чтобы сфотографировать развалившуюся глиняную стену в одном из переулков, за моей спиной раздается блеющий смех. Он исходит от пожилого человека на скамейке, настоящего классического китайского дедушки: темно-голубая кепка, матерчатая куртка, черные, слегка коротковатые брюки, белые носочки и матерчатые ботинки. Его ладони покоятся на рукоятке сучковатой трости, а изо рта торчит самокрутка. Впрочем, морщинистым лицом и очками он напоминает скорее Германа Гессе.

– Русский? – спрашивает он меня, но я качаю головой и отвечаю по-китайски:

– Из Германии.

– О! – В его голосе звучит разочарование. – А вы там не говорите по-русски?

– Как правило, нет.

Двумя пальцами он достает сигарету из уголка рта и показывает ею на стену:

– Эта старинная городская стена – единственное, что осталось от Старого города.

– А как же… – Я растерянно озираюсь. Улица, мощенная широкими плитами, с обоих сторон зажата многочисленными каменными строениями, выглядящими весьма исторически. Над изогнутыми крышами возвышается вдали колокольня, ее цветные украшения достигают небес.

– Все новое! – говорит китайский Герман Гессе и снова издает свой блеющий смех.

Я снова иду по дороге в западном направлении, я злюсь сам на себя. Почему я не спросил у него, как получилось так, что в городе Юйцы все построено заново?! Он наверняка рассказал бы мне что-нибудь о войне или о Культурной революции, или, может быть, выяснилось, что за все в ответе городские власти. Я бы не удивился. Современные китайские политики знамениты отрицанием всего старого и несовершенного – в том числе и в архитектуре.

Вечером я ищу комнату в гостинице, покупаю порцию жареных ростков рапса и звоню Джули.

– Юйцы – это китайский вариант Мюнстера! – заявляю я, поедая рапс.

Она смеется:

– Мюнстер? Понятия не имею. Это в Северной Германии, да?

– Ладно, ладно. Тогда пусть будет Нюрнберг. Юйцы – это китайский Нюрнберг!

– Почему же? Разве ты не сказал, что там все новое?

– Так же, как и в Нюрнберге! Все заново построенное!

– Но в Германии все это произошло во время войны! – В голосе Джули слышатся нетерпеливые нотки. – А у нас люди разрушают старинные постройки и в мирное время.

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 106
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?