Обещание страсти - Даниэла Стил

— Прости, Уит. Я устала. — Кизия взяла его подруку, и они пошли к поджидающему их лимузину.

В десять она была пьяна.

— Боже, Кизия, ты уверена, что стоишь на ногах? —Марина наблюдала, как она подтягивает чулки и одергивает платье в дамскойтуалетной комнате в «Эль Марокко».

— Конечно, уверена! — Но она едва держалась и непрекращала смеяться.

— Что с тобой случилось?

— Ничего, с тех пор как Люк… Я хотела сказать, Дюк…Черт, завтрак! — Она не успела позавтракать перед самолетом, и обеда небыло.

— Кизия, ты молодцом? Хочешь кофе?

— Не-а, чай. Не… кофе. Нет! Ша-а-а-мпанско-го! —Марина расхохоталась, услышав, как та дурачится.

— Хорошо хоть, ты не буйная, когда пьяная. А то ВанессаВиллингслей надралась и обозвала Мию Хардгрейв «стервой сумасшедшей». —Марина закурила и села, а Кизия попыталась все-же запомнить эту подробность.Мия назвала Ванессу… нет, Ванесса назвала Мию, если она сосредоточится, тонаберет хороший материал для колонки. А правда, будто Патрисия Морбангбеременна? Только бы не перепутать! Или кто-то другой ждет ребенка? Так трудновсе держать в голове.

— О, Марина, если б ты знала, как трудно все запомнить…

Марина посмотрела на нее, улыбаясь, и покачала головой.

— Кизия, дорогая, ты не в форме. Впрочем, кто нынче вформе? Должно быть, уже начало четвертого.

— Боже, неужели? А мне рано вставать… Кошмар…

Марина опять невольно улыбнулась, увидев, как Кизияразвалилась на белом сиденье в дамской комнате, словно школьница, вернувшаясядомой: кремовое с кружевом платье сбилось, как ночная рубашка, а маминыбриллианты, блистающие на запястьях, будто разгоняли скуку дождливого дня.

— Уит очень рассердится, если увидит меня пьяной!

— Скажу ему, что у тебя грипп. Я думаю, он, бедный,одно от другого не отличит. — Они расхохотались, потом Марина помоглаКизии встать на ноги. — Тебе действительно стоит поехать домой.

— Давай лучше потанцуем. Ты же знаешь, Уит отличныйтанцор.

— Положение обязывает. — Марина серьезнопосмотрела на нее; скрытый смысл слов не дошел до Кизии. Она была слишкомпьяна, чтобы расслышать или придать этому значение.

— Марина! — Кизия озорно глядела на подругу.

— Что, дорогая?

— Ты действительно любишь Хэлперна?

— Нет, девочка. Не люблю. Но мне нравится наше с ниминтеллектуальное общение. Я пыталась управляться с детьми одна. И через полгодамы чуть не остались без квартиры.

— Ну хоть немножечко ты его любишь?

— Немножечко — нет. Я уж если люблю, то без«немножечко». — Марина была цинична и довольна собой.

— А кого ты еще любишь? Любовник тайный у тебя есть?Должна же ты любить? А?

— А ты? Давай о тебе поговорим. Ты любишь Уита?

— Конечно, нет. — В голове пронеслась тревога: онаслишком много болтает.

— Тогда кого же любишь ты, Кизия?

— Тебя, Марина. Я люблю тебя, очень, очень,очень! — Она обвила руками шею подруги и принялась дурачиться. Маринарассмеялась ей вслед и осторожно высвободилась из объятий.

— Кизия, золотая моя, ты можешь не любить Уитни, нопопросить отвезти тебя домой ты можешь, я бы так и сделала на твоем месте. Ну,вот и умница.

Они вышли из дамской комнаты, взявшись за руки. Уитни ждалих неподалеку. Он заметил неуверенность в походке Кизии еще полчаса назад,когда она выходила из зала.

— С тобой все в порядке?

— Все чудесно! — Кизия переглянулась с Мариной иподмигнула ей.

— Никто не сомневается. Не знаю, как ты, милая, а япорядком устал. Кажется, пора по домам.

— Нет, нет, ни за что. Я не устала. Давайте начнем всесначала. — Кизии вдруг стало очень смешно.

— Давайте-ка уберемся отсюда подобру-поздорову, не тозавтра всплывем в колонке новостей Мартина Хэллама: «Кизия Сен-Мартин, пьяная встельку, покидала „Эль Марокко“ прошлой ночью вместе с…» Как ты отнесешься кэтому утром? — Кизия взревела от восторга в ответ на предупреждениеМарины.

— Про меня не могут такое написать. — Уитни сМариной рассмеялись, а по щекам Кизии потекли слезы.

— Почему нет? С каждым это может случиться.

— Но не со мной. Я же… Мы же с ним друзья.

— Иисус Христос ему тоже друг, готова побиться обзаклад. — Марина похлопала подругу по плечу и вернулась в зал.

Уитни же, обхватив Кизию, медленно повел ее к двери,перекинув через руку черную накидку и не забыв маленькую вышитую бисеромсумочку.

— Это моя вина, любимая. Надо было нам пообедать передвечеринкой.

— Ты же был занят.

— Нет, не был. Я играл после работы в сквош в «Рэкетклаб».

— Все равно… я не смогла бы. Я была в Чикаго. — Отудивления глаза Уитни округлились, он машинально поправил съехавшую с плечанакидку.

— Да, дорогая. Все верно. Конечно, ты была вЧикаго. — Он бережно вел ее, а она давилась от смеха.

Кизия ласково пошлепала его по щеке и странно как-топосмотрела.

— Бедный Уитни.

Он не обращал внимания — нужно поскорее усадить ее в такси.

Он доставил Кизию домой, легонько шлепнул по попе,подтолкнув к спальне. Одну.

— Поспите, мадемуазель. Завтра позвоню.

— Смотри не опоздай! — Она вдруг вспомнила, чтозавтра ей ехать в Вашингтон. С такого чудовищного похмелья.

— Держу пари, ты меня не застанешь! Раньше трех незвони.

— Позвоню в шесть!

Уитни закрыл за собой дверь, а Кизия смеясь опустилась вголубое бархатное кресло. Она была пьяна. Безнадежно, совершенно. Такое редкослучалось. И все из-за едва знакомого человека по имени Люк. Завтра ониувидятся снова.

Оттиск был грязный, черты неразборчивы, но перед ним, безсомнения, Кейт. Ее манера держаться угадывалась безошибочно, ее наклон головы,рост… Достопочтенная Кизия Сен-Мартин, в черно-белом туалете, в знаменитыхбриллиантовых браслетах покойной матери, как сообщала газета. Наследницанескольких состояний: сталь, нефть и многое другое. Неудивительно, что онарассмеялась во время телефонного разговора, назвав свой вид «странным»: Люку еенаряд показался довольно чудным. Но она была неотразима. Даже на фотографиях.Он вспомнил вдруг, что раньше видел ее в газетах, но теперь, конечно, смотрелпо-иному — теперь он знает ее наяву, и для него все стало существенным, даже танелепая жизнь, которую она ведет. За внешней безмятежностью, безукоризненноймаской великосветской дамы он угадал смятение. Птица в золоченой клеткеумирает, он это понимал. Не был, правда, уверен, что и она понимает. И емувдруг до боли захотелось прикоснуться к ней, пока не поздно…