Тьма - Ирина Родионова

Снизу послышалось голодное урчание. На соседней кровати заворочалась Софья.

Сестра. Рядом сестра! Главное, не будить ее, хоть потоп, хоть монстры, хоть убийцы. Только бы с Софьей все было в порядке. Мама ведь не переживет…

Вера осторожно легла обратно, вся натянутая струной, набросила одеяло на подбородок и зажмурилась. Выдохнула едва-едва, притворяясь спящей.

Секунды текли. Сердце в груди застывало от тревоги.

Тик-так. Тик-так.

Кажется, это растянулось в вечную пытку.

Устав бояться неизвестности, Вера приоткрыла правый глаз, готовая снова зажмуриться, будто этот старый детский способ и правда мог ее спасти. Посреди комнаты стояла низенькая костлявая тень, и Вера недоверчиво прищурилась.

Ветер застучал по стеклу ледяной крупой, и низенькая тень обернулась.

Это была Верина кукла, Тамара. Старенькая, детская и нелепая… Она всегда сидела на полке в бордовом платье с белыми воланами, красавица с голубыми глазами. Сейчас на кукле не было платья: она стояла голышом, а остатки белых волос торчали клочьями, вместо глаз красовались черные дыры. По мягкому лицу куклы текли черные ручейки, отчего в воздухе сильно пахло ржавчиной. В руке кукла сжимала что-то блестящее – длинное и острое, тяжелое.

Заскулив, Вера с головой накрылась одеялом.

Под кроватью вновь что-то заурчало. Хруст. Тишина.

Вера не дышала. Сердце перестало биться, и ей пришлось ущипнуть себя за руку. В тот же миг что-то мягко шлепнулось на простыню в ногах, словно кошка прыгнула и пошла лениво, невесомая и легкая.

Вере снова пришлось выглянуть из ненадежного укрытия.

Кукла стояла в нескольких сантиметрах, глядя пустыми провалами Вере в лицо. За ней толпились другие, изорванные и изломанные, с вытекшими глазами и вывороченными губами, с подожженными волосами и распотрошенными глупыми лицами. Каждая кукла ли, игрушка ли – даже они, плюшевые и детские, с которыми по ночам плакала маленькая Верочка, – все сейчас неподвижно стояли вокруг и словно бы ждали чего-то.

Это больше не были ее куклы или игрушки – они недобро скалили нарисованные и выпуклые рты, сжимая что-то в руках. Вера пригляделась, и ее замутило от ужаса: некоторые держали ножи и спицы, другие вооружились бритвами и отвертками, даже топорик для мяса с кухни принесли, и все это мертвенно переливалось в слабых ночных отблесках.

Вера смотрела на своих любимцев огромными глазами, стараясь не моргать, но усталое тело все решило за нее. Мгновенно распахнув мокрые ресницы, она поняла, что Тамара теперь стоит у лица, держа кухонный нож прямо перед ее носом.

Не выдержав, Вера схватила куклу и отшвырнула ее куда-то в угол. На соседней кровати сладко посапывала Софья, и Вера, впиваясь ногтями в ладони до крови, не могла позволить себе еще и закричать. Глаза ее, багровые и слезящиеся, слепо таращились на озлобленных кукол.

Долго она бы не выдержала, и Вера, собравшись с силами, дернулась, чтобы слезть с кровати и уползти на кухню, в подъезд, да хоть в ледяной сугроб на улицу, но нет – куклы с каждой секундой наливались свинцовой тяжестью, вдавливая Веру в кровать.

И тогда она зажмурилась, беззвучно зашептав одними губами:

– Вас не существует, это неправда, неправда, вы ненастоящие, вы ничего мне…

Игрушки и куклы набросились на нее разом, вспарывая простыню и тонкую пижаму. В тело обжигающей болью вонзились острые ножи и тонкие спицы.

– Вас нет, нет, не существует… – шептала Вера, обезумев от боли.

А потом завибрировал желтый телефон, брошенный между подушками. Это Витек, выключивший в квартире надоедливую музыку, монотонно обзванивал всех одноклассников. Перед поисками Славика он записал все номера в свой старенький телефон и теперь, сгорбившись у компьютера, звонил каждому по очереди.

Его посылали. Орали. Обещали завтра разбить морду. Сонно проклинали. Но Витя, проснувшийся от ледяного ужаса, никого из них и не слышал даже.

Он звонил и звонил Вере, которую отчаянно любил много лет, но к которой и не думал подступаться, пока она была в очередных отношениях. Он знал, что ему ничего не светит, но все равно ее любил, искренне и нежно.

Один звонок. Второй. Не отвечает.

И Витя, не подумав даже, что Вера могла просто пойти в ванную или не услышать его звонок, сразу же вызвал скорую помощь.

…Свинцовая тяжесть пропала с ее груди, и Вера нехотя разлепила глаза. Куклы валялись повсюду – жуткие и выпотрошенные, но главное, что безжизненные. Под боком у девушки тоненько звякнули ножи.

Вера боролась с дикой сонливостью, пока слабость разливалась по ее телу, пока все вокруг пропитывалось черной горячей кровью. Нашарив жужжащий телефон, Вера едва сползла с кровати и, только прикрыв за собой дверь, набрала мамин номер.

– Вера? – взволнованно спросил родной голос.

– Приезжай, пожалуйста… – прошептала она синеющими губами, готовая вот-вот отключиться. – Я, кажется, умираю…

Будильник взвыл с такой силой, словно объявили воздушную тревогу и пора было бежать к ближайшим подвалам, прятаться от очередного разгорающегося дня. Катя дотянулась бессильной рукой до телефона и выключила дребезжащий будильник. Ортопедическая кровать даже спустя несколько месяцев все еще казалась слишком жесткой.

Новый день. Да чтоб ему пусто было.

Сонно потирая лицо, она сползла с кровати, босой прошлепала до ванной и долго стояла, умывая лицо ледяной водой. Мысли зудели в голове, не замолкая ни на миг, и Кате снова хотелось вернуться на жесткий матрас.

Зубной порошок с мятным горьким привкусом, холодный крем на лицо, чтобы скрыть синяки под глазами… В комнате вновь застонал телефон, и Катя пошла обратно, промакивая холодные капельки на лице махровым полотенцем.

Милослав Викторович.

Нет, только не это…

– Слушаю, – сухой голос, слегка хриплый после сна. Она прокашлялась, только бы не слышать его хотя бы пару мгновений…

– Екатерина Витальевна? Опять плохие новости.

– Кто? – жалобно спросила Чашечка, прижимая пальцы к вискам. – Кто на этот раз?..

Перед глазами вставали детские лица, которые она помнила еще мелкими, веснушчатыми и открытыми. Пятый класс, они на линейке: у девчонок пышные банты, у мальчишек в руках астры и гладиолусы. С тех пор много всего утекло: дети грызлись за лидерство, плакали ей в рубашку, выигрывали и проигрывали, а она всегда была рядом, тихая Чашечка, любящая их даже такими взрослыми и бесчувственными, какими они стали сейчас.

Вот румяная Ника с тусклым кубком в руках, лучшая лыжница города в своей возрастной категории. Вот зареванный Леша с разбитой губой, и лицо его перечерчено темными прутьями (Чашечка прибежала в отделение полиции в легких кроссовках, несмотря на студеный ноябрь). Вот хамоватый Рустам, который в пятом классе рисовал учительнице сердечки на листах с самостоятельными работами и просил поставить хотя бы тройку…