Любовь и грезы - Лилиан Пик

— Идите, садитесь в машину. Я запру дверь.

Тронутая этим почти дружеским жестом, она взяла ключ и сделала так, как он сказал. С минуту она сидела на месте водителя, проводя руками по рулевому колесу, пытаясь почувствовать его. В темноте она на ощупь нашла ручной тормоз и сцепление и поставила ноги на педали.

— Намек на то, что вы хотите научиться водить машину?

Она невольно подпрыгнула при звуке его голоса и быстро пересела на место пассажира.

— Если я возьмусь вас учить езде, вашей голове придется намного хуже, чем сегодня. Вам это не понравится? — Она была уверена, что он улыбается, и он в самом деле улыбался. — Но ручаюсь сделать из вас чертовски хорошего водителя к тому времени, как закончим учебу.

Тихим, уставшим голосом она ответила:

— Спасибо, я не хочу учиться водить машину.

В ответ он коротко хмыкнул. Слишком уставшая, чтобы разговаривать, она просто приклонила голову к стенке кабины. Однако не только усталость заставляла ее понурить голову. Тяжесть наваливалась на нее, как волны в штормовом море, она упрекала себя за то, что позволила случиться всему этому, сожалела о безнадежности своей любви, о том, что не смогла разглядеть того, что надвигается на нее, пока не стало слишком поздно. Ричард знал дорогу к ее дому и, подъехав, остановился. Шоссе было темным, горели только уличные фонари. С минуту она сидела молча, затем устало проговорила:

— Спокойной ночи, мистер Хиндон. Спасибо за то, что подвезли.

Однако она не могла сдвинуться с места.

— Вы так устали, — это было сказано мягко, почти ласково, — хотите, чтобы я внес вас в дом? Няни должны быть сделаны из более прочного материала, не так ли?

Не могла же она сказать ему, что ноги у нее как будто одеревенели, и она вовсе не была уверена, что они донесут ее до входной двери. Выйдя из машины, не оборачиваясь, она пошла к дому неверными шагами, достала ключ и вошла внутрь. И только тогда услышала, как он отъехал.

Утром, когда Кэролин завтракала, позвонила Хилари.

— Извините за вчерашний вечер, — сказала она. — Ричард велел мне позвонить и извиниться. Ну вы же знаете, как это всегда бывает — эти вечеринки затягиваются дольше, чем предполагаешь, и всегда не хочется прерывать их первой. Боже, они хотели, чтобы я осталась на всю ночь!

— Когда вы вернулись? — спросила Кэролин. — Я спрашиваю, просто чтобы знать, на что рассчитывать в следующий раз.

Хилари рассмеялась:

— В час. Братец отругал меня, но я же знаю, что он был дома, когда вы уходили.

Кэролин усмехнулась над легкомыслием Хилари, которая не задумывалась, как она смогла добраться домой в такой поздний час.

Как только она пришла в библиотеку, ее сразу же вызвали в кабинет заведующего. Сердце у нее упало. Она задала себе неизменный вопрос — что же она успела натворить? Ричард даже не предложил ей сесть. Достав деньги из бумажника, он протянул их ей. Она спрятала руки за спину, как ребенок, которому любящий родственник протягивает деньги в подарок.

На лице Розанны Харвей, стоящей рядом, мелькнула слабая понимающая улыбка.

— А это за что? — лукаво спросила она. — За оказанные услуги?

Лицо Ричарда не дрогнуло. Кэролин перевела негодующий взгляд на секретаршу, однако поняла, что ей не победить этой хитрой ухмылки.

— Ради Бога, берите, мисс Лайл. Это передала сестра, и это не благотворительность. Я просто передаю вам деньги за то, что вы оставались с детьми.

— Это теперь так называется, — сказала Розанна.

— Миссис Харвей, — ледяным тоном обратился к секретарше Ричард Хиндон, — я позову вас, когда закончу.

Даже Розанна опешила от такого тона и немедленно выскользнула в свою комнату.

— Ну что, начнем сначала? — Он вновь протянул деньги. — Сестра сказала, что это несколько больше, чем вы договаривались, но просит принять их и выражает искреннюю благодарность.

— Для меня это действительно не так уж важно, — ответила Кэролин, зная, что должна будет их взять. — Но очень мило с ее стороны.

— Подождите, мисс Лайл, — в то время, как Кэролин повернулась к двери, чтобы уйти, — это книга, которая могла бы пригодиться вам. Она моя. Несколько лучше, чем та, которую вам дал мистер Коутс. В ней меньше технических терминов, и поэтому ее легче читать.

Кэролин протянула руку и взяла ее так, будто это был букет цветов. Он ей дает книгу, книгу по библиотечному делу! Это значит, что он ее признал!

— Вы очень добры. — Ее глаза блестели.

Он слегка улыбнулся:

— Думаю, это поможет вам усовершенствовать свои знания.

Она улыбнулась в ответ:

— Полагаете, это требуется?

— Без сомнения, — ответил он и принялся разбирать пачку писем, лежащих перед ним, тем самым кончая разговор.

Вечером позвонил дядя Кэролин.

— Он хочет знать, как твои дела, дорогая, — сказала бабушка, передавая ей трубку.

С ним ей приходилось быть искренней.

— Мне там очень нравится, дядя. Я уже работала на выдаче.

— Значит, если мне нужно будет вернуть книгу, то приду к тебе? — В его голосе слышалась добродушная усмешка. — Ну, довольна, детка, что я освободил тебя от прежней работы? Можно ли представить себе племянницу Остина Булмэна ползающей на коленках, распаковывая пакеты?

После чая пришел Шейн.

— Погуляем, дорогая? Я бы хотел сходить посмотреть какое-нибудь шоу.

Кэролин покачала головой:

— Что-то совсем не хочется, я не в том настроении. — Она выглянула в окно, любуясь ярким вечером. — Но я не против просто пройтись.

Он состроил гримасу:

— Мои ноги не приспособлены к ходьбе. Но ты победила. Правда, не предлагай пойти в Даунс. Я не люблю это место.

А ей представились море и песок.

— Пойдем на пляж.

Удивившись, он тем не менее согласился:

— Ладно, на этот раз удовлетворим твой каприз.

Они попрощались с бабушкой, помахавшей им из окна второго этажа.

Пляж был пуст, если не считать горстки людей, вышедших на вечернюю прогулку или выгуливающих своих собак.

Шейн взял Кэролин за руку, и они спустились по каменным ступеням к пляжу.

— Почти полный прилив, — сказал он, когда они подошли к кромке воды.

— У меня горят ноги, — проговорила Кэролин. — Мне хочется поплескаться.

Он уставился на нее:

— Ты сошла с ума.

Отступив на несколько ярдов, она села и сняла туфли. Шейн сел рядом и засмеялся:

— Сколько тебе лет? Двадцать два или два?