Жажда боли - Эндрю Миллер

Не успевает Гаммер потушить пламя, как первые голоса уже требуют эликсир. Джеймс спрыгивает с помоста на руки к радостной Грейс Бойлан. Некоторые зрители дотрагиваются до него, словно на счастье. А Гаммер между тем приступает к делу, обслуживая одновременно нескольких покупателей — берет деньги у одного, дает сдачу другому, принимает заказ у третьего, ободряюще улыбается четвертому. Торговля идет целый час. Те, кто не видел представления, но заметил непрекращающийся поток покупателей, выходящих из балагана с бутылками в руках, заходят внутрь и тоже приобретают чудодейственное средство. Раз на него этакий спрос, плохим оно быть не может. За последние двадцать бутылок Гаммер просит двойную цену. Это рискованно, но никто не жалуется. Последнюю бутыль покупает джентльмен с зелеными глазами.

Джеймс и Грейс покидают ярмарку. Сидя под деревом, они едят хлеб с холодным беконом. Лучше держаться подальше от посторонних глаз. С наступлением ночи они возвращаются назад в балаган. Вход затянут веревкой, за исключением прорези внизу, через которую женщина и Джеймс вползают на четвереньках внутрь. Тихо. Укрывшись тюфяком, спит слуга Адам Лейтер. Гаммер сидит на ящиках. Справа от него, отбрасывая расплывчатые тени на холст палатки, горит свеча. Рядом со свечой лежит длинноствольный пистолет изысканной работы со взведенным курком.

— Ага! — При их появлении лицо Гаммера сияет, он уже слегка пьян. — Эльфов подкидыш и шлюха! Поди-ка сюда, парень. Требуй награды.

Джеймс подходит. Удар сбивает его с ног, и он валится на истоптанную землю.

— Это тебе наука, чтоб держал свой смех при себе. Надо же, он хохотать вздумал! Чего нам стоило выучить тебя голосить.

Джеймс встает, стряхивает с куртки траву. Гаммер качает головой:

— Увы, бить его бесполезно. Какое чудо! Какой опасный ребенок. Поди сюда, я больше тебя не ударю. — Он кладет руку Джеймсу на плечо. Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза. — Спи, — велит Гаммер, — госпожа Бойлан и я прикончим бутылочку. — Он достает из кармана часы. — Вы вдвоем уходите за два часа до рассвета. Встречаемся в Лэвингтоне.

— Но прежде рассчитаемся, — говорит Грейс.

Гаммер кивает:

— Ты получишь золото, дражайшая Грейс. Золото и серебро.

— А я? — Джеймс стоит как раз за первым круговым сиянием, расходящимся от свечи.

— От этого мальчишки у меня мороз по коже, — говорит Грейс, угощаясь вином из бутылки.

Гаммер пожимает плечами:

— Тебе нет нужды его любить. Ведь, в конце концов, он и сам способен любить тебя не больше, чем это, — и он стучит по стволу своего пистолета.

— Да, — соглашается Грейс. — Не дай Боже ему повзрослеть.

Целый час Джеймс лежит, укрывшись одеждой и прислушиваясь к гулу их голосов. Мимо балагана проходят люди, кто-то спьяну распевает обрывки песен, кто-то ссорится, лает собака. Сколь знакомыми стали для него звуки этой человеческой чащи. Поначалу они не давали ему спать, он вслушивался и обдумывал причину каждого крика. Он был осмотрителен и, хотя никогда ничего не боялся, в любой момент готов был удрать. Ему и в голову не приходило, что Гаммер станет его защищать.

Он нашел Гаммера в Бристоле, в доме на Датской улице, неподалеку от сутолоки доков. Разыскать его не составило большого труда, надо было лишь справляться у тех, кто по виду был с ним одного поля ягода. Так, по цепочке, обращаясь к шулерам, владельцам балаганов, имитаторам и сутенерам, он добрался до порога нужного дома. Его впустила женщина средних лет, а другая, помоложе, провела в полупустую комнату, где на походной кровати и на полу в беспорядке валялась одежда, а на столе лежали остатки пищи и рюмка со сломанной ножкой. Гаммер пребывал на коленях у стены, судя по всему, вознося молитву. На звук открывающейся двери он обернулся. Казалось, появление мальчика его не удивило. Он взглянул на него, потом снова на стену, затем жестом подозвал Джеймса к себе. В стене была просверлена маленькая дырочка. Гаммер отодвинулся в сторону. Джеймс припал к глазку, почувствовав веющую на него с той стороны прохладу. Он увидел комнату побольше Гаммеровой с картинами на стенах, там была кровать с четырьмя столбиками, а под ней — кошка и ночной горшок. По дощатому полу на четвереньках передвигался пожилой мужчина, совершенно голый. На нем верхом сидела женщина, подстегивая его по отвислому заду стеком, чтобы он катал ее по комнате, хотя дышал он хрипло и пот ручьем стекал по ногам. При каждом ударе лицо мужчины искажалось гримасой наслаждения. Женщина посмотрела на дырочку в стене, высунула язык и ухмыльнулась.

— Живописная картина, — прошептал Гаммер. — Вот оно, удовольствие человеков.

Первые недели их совместного житья Джеймс сопровождал Гаммера в скитаниях по городу. Крысиная беготня по кабакам, публичным домам, игорным заведениям, петушиным боям. Мужчины разглядывали Джеймса оценивающим взглядом, как чью-нибудь лошадь или неожиданно выпавший приз, прикидывая, чего он стоит. Женщины, заметив, что он хорош собой, относились к нему с осторожной, усталой добротой.

В конце июня в комнате на Датской улице, когда солнечный свет оранжевым флагом развернулся на черных досках пола и муха тупо стучала в граненое ромбами оконное стекло, Гаммер дал понять Джеймсу, каким способом он — нет, вернее сказать, они — станут зарабатывать себе на жизнь. Он уже несколько раз с удовольствием убеждался в том, что то, что ему пришлось наблюдать в Блайнд Ио, не было случайностью. Булавки, свечи, шлепки воспринимались столь же безразлично, как если бы адресовались обеденному столу. Чтобы окончательно убедиться, Гаммер позаимствовал у одного строителя клещи и вырвал Джеймсу зуб. Результат был настолько неоспоримым, настолько ошеломляющим, что он наклонился и обнял мальчика, перепачкав детской кровью свою рубаху. Мальчик не способен страдать! Ни разу в жизни он не испытывал страдания! Более того, если он получал какую-то рану, она заживала с такой быстротой, что можно было едва ли не воочию наблюдать, как затягивается плоть, срастается, бледнеет, восстанавливается. След от ожога был уже невидимым три дня спустя, и, хотя руки мальчика протыкались булавкой десятки раз, кожа оставалась ровной и гладкой.

План Гаммера был прост. И коли возьмутся они за него со всей решимостью, то заработают за одно лето больше, чем Гаммер за тяжкие десять лет мошенничеств и вымогательств. Конечно, дело это не лишено определенного риска. Людям не нравится, когда их обманывают, а тем паче дурачат. Более всего он опасался, что Джеймса узнают. Дабы избежать этого, они станут работать на ярмарках, расположенных далеко друг от друга, и быстро переезжать из одного конца страны в другой. Однако самое главное — чтобы мальчишке поверили. Его надобно научить изображать страдание, он должен знать, что такое боль и каковы ее следствия. Ему следует изучать ее, как изучают иностранный язык, и тут потребуется учитель.

Гаммер знал, к кому обратиться. Он прищемил ему хвост в питейном заведении у Крисмас-Степс, где среди ссутулившихся спин, бессмысленного бормотания и душной вони опустившийся трагик Катон Ли с распухшими от водянки ногами и дюжиной лиц, намалеванных красным одно поверх другого, пребывал в своем обычном ночном аду.