Время прощать - Миа Марч

– Однако с такой работой, похоже, никакой личной жизни быть не может. Тут или работа, или жизнь. Сколько ей и ее парню? Двадцать два? Двадцать три? Самое время выяснить, чтобы не стоять на пути.

– Тем не менее пришлось сделать выбор, – пожала плечами Сьюзан. – Начальница или день рождения ее парня. Она всегда выбирала начальницу. Я никогда не поставлю работу выше Тайлера.

«Ты, вероятно, не в том положении», – хотела сказать Кэт.

– Знаете, что я думаю? Мне кажется, она предпочитала начальницу, эту работу, потому что героиня Мэрил Стрип давала ей возможность сделаться кем-то новым, кем-то, о чьем существовании внутри себя она даже не подозревала. На этой работе девушка раскрылась с абсолютно новой стороны. Ее парню было плевать на всякие рост личности, приспосабливаемось к ситуации, и ему не понравилось обновление Энн. Она ему нравилась растрепой, что мило само по себе. Но не для персонажа Энн Хэтэуэй. Мне ее парень показался сварливым.

– По-моему, он совсем не сварливый, – возразил Тайлер. – Мне кажется, он просто держит ее под контролем, не позволяет обращаться с собой как с дерьмом. – Он огляделся. – Прошу прощения.

Лолли поднялась и стала собирать тарелки и миски, поэтому все тоже встали – помогать.

– А мне очень понравилось, что Энн Хэтэуэй отказалась идти на компромисс с собой. Он бросила все и вернулась к тому, чего всегда хотела – к личности, которой мечтала быть.

– Но ведь ей понравилась работа в «Подиуме», – заметила Джун. – И она хорошо с ней справлялась.

– Хорошо справлялась с обязанностями личной прислуги и совести? – хмыкнула Сьюзан. – Не та роль, чтобы к ней стремиться.

– Хотя я не уверена, что и возвращение к своему парню – правильный шаг, – пожала плечами Джун. – Я рада, что она получила работу, какую всегда хотела. То есть я понимаю: Энн осознала, что ради этой работы придется жертвовать слишком многим, даже своими идеалами, но, судя по всему, она стала новым человеком и переросла своего парня. Похоже на правду?

«Да, похоже», – подумала Кэт и вспомнила о кольце в шкатулке для драгоценностей. – «Но Оливер не какой-то там косный, ограниченный тип. Если захочу путешествовать, он, вероятно, с восторгом распланирует поездку в Таиланд, Австрию или Испанию. Если решу пройти мастер-класс по пирогам на далеком юге Соединенных Штатов или по канноли в Риме, он меня поддержит. Ну, до известной степени. Так почему я трушу? В чем дело? Неужели так боюсь Оливера, боюсь потерять любовь, которая приходит раз в жизни, что держусь на расстоянии? Или в глубине души все же его не люблю?»

Как может человек не понимать своих чувств? Лиззи утверждала, что Кэт начиталась женских журналов и позволила всей этой чепухе повлиять на себя. Она полагала, что Кэт следует вспомнить, как именно она чувствовала себя в тот момент в тринадцать лет, когда бутылка указала на нее – тайно влюбленной в Оливера, грезящей о его поцелуях, чувствующей себя в безопасности благодаря своему секрету. Пока горлышко бутылки не указало на нее. И все не раскрылось.

– Мне нравится, что Энн Хэтэуэй стала в итоге новой личностью, – подала голос Изабел. – Не той, что должна соответствовать миру героини Мэрил Стрип. Она становится более зрелой, приближается к тому, кем хочет быть. Независимым журналистом.

Джун кивнула.

– Знаешь, о чем я думала, пока смотрела фильм? Что я люблю Нью-Йорк, но и минуты не протянула бы в таком месте… в журнале «Подиум». Интересно, во всех крупных журналах такая обстановка? Может, я еще дешево отделалась?

Кэт запросто представляла себя в элегантном черном наряде, стремительно останавливающей такси, чтобы доехать до своей модной пекарни-кафе в Сохо. Вот она потягивает шоколадный «мартини», а сабо и резиновые сапоги остались в Мэне как прошлое.

Вчера она еще не мечтала о переезде в Нью-Йорк и работе в модной пекарне.

«Но никуда я из Бутбей-Харбора не поеду Я как никогда нужна матери. А как только выйду замуж… что ж, именно здесь хочет жить Оливер, здесь хочет оставаться до конца своих дней, воспитывать четверых детей. Оливер не желает уезжать в Нью-Йорк. Или в Рим. Или в Париж.

Он поддержит меня до известных пределов. Если я выйду за него, то останусь именно здесь – навсегда».

Изабел

Гость находился на заднем дворе. Красивый, зарегистрировался прошлым вечером, как раз перед началом фильма. Гриффин Дин прибыл в спешке и хотел побыстрее зарегистрироваться. На руках держал маленькую девочку двух или трех лет. Еще при нем была девочка-подросток в наушниках, серьезная и хмурая не по годам. Она расстроилась, узнав, что у нее не будет своего номера, но когда Лолли объяснила ей про альков в номере «Скопа», отделенный от основного помещения перегородкой, про две односпальные кровати в нем и собственное окно, девочка успокоилась. И даже произнесла: «Прекрасно».

По пути наверх Изабел тараторила без остановки – о завтраке, который подают с семи до восьми тридцати, о том, что, если им что-нибудь понадобится, все, что угодно, пусть только дадут ей знать, и если ему интересно, сегодня в гостинице киновечер, смотреть будут «Дьявол носит „Прада“». Мужчина, похоже, смутился, словно недоумевая, с чего она взяла, что он захочет это смотреть, потом поблагодарил Изабел и вежливо подождал ее ухода, прежде чем закрыть дверь.

Изабел посмотрела на свои часы. Еще нет шести утра. Понедельник. В честь своего первого официального дня в качестве хозяйки гостиницы она поднялась рано. Но гость все равно ее опередил.

«Интересно, – мелькнула мысль, – плохо это или хорошо? Этот вопрос надо выяснить у Лолли».

Изабел совсем немного спала этой ночью. Уснуть ей не дал не только первый сеанс химиотерапии, назначенный Лолли на середину этого дня, о чем они говорили с Кэт, пока Джун и Чарли заправляли делами в гостинице. Ей приснился Эдвард. Непонятный сон, в котором оба они лежали на заднем дворе под дубами, но уже взрослые, и Эдвард радовался, что они заключили тот договор, потому что из нее вышла бы ужасная мать.

Изабел проснулась в холодном поту и с болью в сердце. Шепотом позвала сестру, может, та не спит, но Джун не ответила, а Кэт была такой тихой последние два дня, что Изабел догадалась: кузина не расположена к разговорам в два часа ночи.

В пять Изабел наконец выбралась из постели и села на балконе, пытаясь отдышаться и напоминая себе, что это всего лишь сон, хотя Эдвард и напоминал неоднократно об этом за годы их супружества. Он утверждал это со злостью во время споров, когда ни один из них не мог одержать верх, и на семьдесят пять процентов Изабел была уверена, что он говорил эти ужасные вещи, только чтобы последнее слово осталось за ним. Она считала, что позволила ему победить из-за двадцати пяти процентов своей неуверенности.

Пока смотрела на гавань, на искрящуюся синюю воду и суда всех размеров, пока наблюдала за рыбаками, тащившими сети и корзины, за бегунами трусцой и велосипедистами, а также за комаром-долгоножкой, совершающим свой путь по перилам, нужды гостиницы постепенно начали вытеснять сон. Изабел мысленно прошлась по всем необходимым действиям, которые показала ей Лолли за последние два дня – от регистрации гостей, пользования считывателем кредитных карт и ведения бухгалтерских книг до проверки их рекламы в ассоциации гостиниц, предоставляющих ночлег и завтрак, и проверки наличия в номерах нужного комплекта белья и туалетных принадлежностей.