Калинова яма - Александр Сергеевич Пелевин

этом заслуга нашего великого народа, вспомнившего о главном — о духе и крови.

Пусть же грянет над Европой железная буря!

* * *

Ж/д станция Калинова Яма, 17 июня 1941 года

— Вот и все. — Юрьев закрыл чемодан, щелкнул задвижками и выпрямился. — Теперь Центр будет в курсе ваших планов.

— Отлично, — сказал Гельмут. — Теперь мне надо пойти на станцию и купить билет до Минска.

— Мне тоже пора. В этой дыре нечего делать, а до районного центра час езды. Кстати, вы уверены, что вам нужен именно поезд? Есть шанс раскрыться по документам. Я бы подвез вас до Черносолья, у меня неподалеку стоит машина.

— Черносолье? Ни разу не слышал о таком городе.

— Я тоже не слышал, пока не оказался в этих краях. Ну так что? Подвезти?

— Нет, не стоит. У меня два паспорта. Доберусь железной дорогой.

— А, ну да. Логично. И да, пока я был здесь, я кое-что узнал и хотел бы дать пару советов.

— Да?

Юрьев склонился к свече так, что его лицо снова заиграло алыми отсветами, а в глазах заблестели огоньки.

— Если кто-нибудь, кроме меня, предложит довезти вас до Черносолья — не соглашайтесь ни в коем случае. Вам вообще нельзя в Черносолье. Это первое.

— Но зачем вы тогда предложили, если нельзя?

— Не важно. Я соврал, у меня вообще нет машины. Второе. Ни в коем случае не заговаривайте ни с кем на платформе. Ни с попутчиками, ни с бабушками, ни с милиционерами. Если с вами заговорят — игнорируйте, не позволяйте втянуть себя в диалог. Если вы втянетесь в диалог с местными, вы останетесь здесь надолго.

— Почему? — Гельмут недоуменно повел бровью. Такого странного связного он видел впервые.

— Да потому что вы даже сами не понимаете, во что ввязались!

Вдалеке раздался гудок паровоза. Это был поезд до Брянска: он отходил от станции. Гельмут молчал, ему снова стало не по себе.

— И третье, самое важное. Когда сядете в поезд, не вздумайте уснуть. Можете пить кофе, читать книги, что угодно — только, умоляю, не засыпайте.

— Это очень странные советы.

— Я знаю. Я должен был рассказать вам это. Все-таки мы друзья.

«Друзья, — подумал Гельмут. — Впервые видимся и больше никогда не встретимся, а уже друзья. Может, он болен?»

— Да, хорошо, — ответил он. — Я учту.

— Теперь будем расходиться. Я выйду первым. Вы после меня. Когда я закрою дверь, досчитайте до ста и выходите. Не забудьте ваш передатчик.

— Хорошо.

Юрьев подошел к двери, с силой потянул ее на себя: в глаза больно ударила полоска яркого белого света. На пороге он обернулся и добавил:

— И опасайтесь человека по фамилии Орловский.

Сильным движением он закрыл дверь. От дуновения ветра погасла свеча, оставив после себя жженый запах воска. Гельмут оказался в абсолютной темноте, пошатнулся, вновь почувствовал себя слепым, нащупал руками край стола, схватился за него, как за спасательный круг. Ему опять стало страшно.

— Один, два, три, четыре…

«Какой к черту Орловский, почему опять Орловский, что за сумасшедший парень этот связной».

— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать…

«И эти его дурацкие советы. Молодой дурачок, захотел поиграть в шпионов, запудрить мозги».

— Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…

«Не понимаю, во что ввязался? Мальчик, мне почти тридцать шесть, я прошел через такое, что тебе и не снилось».

— Сорок, сорок один, сорок два…

«Да пошел он к черту. Сопляк».

Досчитав до сорока двух, Гельмут выругался, нащупал ручку чемодана, подхватил его и пошел к выходу. Потянул за дверную ручку, открыл с тяжелым скрипом, вышел на крыльцо.

На улице снова было жарко и безветренно. Напротив стоял деревянный дом с резными наличниками. За окном дремал, прикрыв глаза, толстый рыжий кот. Под забором на скамейке сидел, покачивая головой, седобородый дед в грязной рубашке, у его ног лежала собака. В воздухе пахло свежескошенной травой и навозом. Направо дорога уходила в горку, налево раздваивалась и скрывалась за лесом. Гельмут вдруг понял, что не помнит, как шел сюда.

Он растерянно посмотрел вправо, туда, где дорога уходила наверх. За возвышением не было видно ни здания станции, ни проводов — никаких признаков железной дороги. Это выглядело странным. Но когда он поднялся по дороге, вдали действительно показалась станция с уходящими вдаль рельсами и проводами.

Идти до станции оказалось дольше, чем от нее: несколько раз Гельмут ходил кругами и вместо железной дороги выходил то к заросшему тиной пруду, то к речке, то и вовсе упирался в сплошную стену темных дубов, растущих почти вплотную друг к другу. Через полчаса блужданий он все же вышел к станции, с облегчением выдохнул и ускоренным шагом прошел внутрь. Ему порядком надоело тащить с собой чемодан с передатчиком.

В здании вокзала, как всегда, было прохладно и сонно. У входа стоял милиционер, за окном кассы дремала пожилая женщина. На скамейке в зале ожидания сидел седобородый старик в грязной рубашке.

Гельмут вдруг подумал, что этот старик больно уж похож на остальных, которых он видел в этом городке. Будто они все одинаковые. Может, братья? Та же всклокоченная борода лопатой, те же седые волосы, выбивающиеся из-под темной шапки, та же грязная русская рубаха с косым воротом, те же дырявые ботинки с черными обмотками.

А может, это один и тот же старик?

«Черт с ним, — подумал Гельмут. — Надо выбираться отсюда».

Ему несказанно повезло: ближайший поезд до Минска отправлялся через два часа, в 17:40. Купив билет в жесткий вагон на фамилию Воронова, Гельмут расслабился и решил посидеть на лавочке, стоящей на платформе. Главное — не заснуть. Глаза слипались, жара навевала сонливость, и этот зевающий милиционер у входа, и сонная кассирша — все говорило Гельмуту о мягкой подушке, о том, как хорошо зажмуриться, потянуться и провалиться в сладкую темноту.

Он вышел на платформу, сел на скамейку, поставил рядом чемодан, достал папиросу и закурил. Надо было как-то перетерпеть два часа. А потом — на полку и спать. «Да, — думал Гельмут, — на полку и спать и проспать до самого Минска». Он сладко прикрыл глаза и затянулся дымом.

— У Минск едешь, мил человек? — раздался над ухом старческий голос.

Гельмут открыл глаза и повернулся. Возле скамейки стоял тот самый старик, которого он видел в здании станции.

— Да, — Гельмут растерялся.

— Минск, — мечтательно протянул старик, опершись на трость. — А у меня там родня. Сам-то я отсюда, из Калиновой Ямы, тут родился, тут и помру. А у Минске внук у меня. — Старик сел рядом с Гельмутом, не спрашивая разрешения, и продолжил говорить: —