Точка невозврата - Полина Дашкова

На копии рукою Трифонова написано: «Это письмо можно долго и сладостно комментировать, но нет места и нет времени, пусть этим займутся другие, когда-нибудь».

Я не могу комментировать. Я почти рыдаю. Мне его жалко. Вопреки всему, что я знаю о нем, мне жалко его. И не потому, что он кашляет и голодает при морозе тридцать семь градусов. Известно, что сибирские морозы пошли ему на пользу, он окреп, вылечился от туберкулеза в этой долгой ссылке. И не голодал он вовсе, деньги ему присылали постоянно Аллилуевы, Зиновьев (ему он тоже писал в Краков: «Я болен. Надо поправляться. Пришлите денег»). Кроме денег он получал посылки с теплой одеждой, бельем, книгами.

Мне жалко его потому, что в этом письме он жалуется, хнычет, клянчит денег, то есть звучит простенькая, вполне человеческая мелодия. Никаких партийных вопросов. Молоко, дрова, хлеб. Чуть-чуть грубоватой иронии. Коба не корчит из себя пламенного борца, верного большевика-ленинца-марксиста-коммуниста. Кажется, они с Романом Вацлавовичем друг перед другом не выпендривались, и отношения между ними были действительно близкие, доверительные.

Впрочем, несмотря на нытье в письмах, жилось Кобе в Туруханском крае не так уж скучно и скверно. Он охотился, рыбачил, пил, пел и плясал на деревенских вечеринках. Сохранились воспоминания местных старожилов:

«Был Иосиф Виссарионович веселым. Как только соберут вечеринку, так и приглашают, и везде он участвовал. Ходит, бывало, по берегу и поет: Уж я золото хороню, хороню, Чисто серебро хорошо, хорошо.

А голос у него хороший. Петра моего учил плясать. Снимет свои сапоги и скажет: ‘‘Ну-ка, Петя, попляши у меня’’».

Пел и плясал наш генералиссимус отменно. Дружил с уголовниками, которые его уважали и величали Оськой Корявым. К этим нехитрым забавам прибавился роман с местной девицей, Лидией Платоновной Перепрыгиной, которой от роду было четырнадцать лет. Она от него сыночка родила, Александра.

В течение трех десятилетий его всевластия мощная машина пропаганды ввинчивала в мозги советских людей образ вождя аскета, скромника, келейника в поношенной полувоенной одежде. С юности по сей день он круглосуточно бдит и жертвует собой во имя торжества марксистсколенинских идей, могущества социалистического государства, благосостояния советского народа, счастья и мира в каждой советской семье.

Утешительную правду о том, что генералиссимус был «настоящим мужиком» и баб и девок употреблял в полное свое удовольствие, дозволялось знать лишь избранным. Подробности этих его побед шепотком смаковали в элитных цековских баньках постсталинские «настоящие мужики».

В предыдущей ссылке, в Сольвычегодске, генералиссимус пленил сразу несколько женских сердец, в том числе сердце молодой вдовы Матрены Кузаковой. Вдова родила ему сына Константина. Почему-то именно это свое незаконное чадо генералиссимус многие годы тайно поддерживал. Товарищ Кузаков занимал потом высокий пост на советском телевидении, отличался начальственной пафосной мрачностью и пугающим сходством с покойным папашей.

В Курейке из-за Перепрыгиной случались конфликты с жандармом Лалетиным. Сатрап часто без стука, без предупреждения наведывался к ссыльному Оське Корявому и заставал его в разгаре любовных утех с девочкой-подростком. Иногда доходило до драки. Жандарм грозил привлечь Оську Корявого к уголовной ответственности за сожительство с несовершеннолетней. В итоге, чтобы сатрап отвязался, Оська пообещал жениться на совращенной девице, как только она достигнет совершеннолетия. Сатрап поверил. Лидия Перепрыгина, вероятно, тоже поверила. Оська Корявый на всякий случай настрочил на сатрапа жалобу в высшие инстанции, потребовал заменить этого стражника другим, более тактичным. Высшие инстанции откликнулись, Лалетина заменили на некоего Мерзлякова, который в избу к Оське не заглядывал.

Сыну Александру и его матери генералиссимус почему-то никогда не помогал.

В 1924-м вдова Я.М. Свердлова, Клавдия Новгородцева, готовила к печати книгу, состоявшую из писем и воспоминаний покойного мужа о совместном пребывании в ссылке в Туруханском крае со Сталиным. Книга так и не вышла. От писем и воспоминаний Свердлова остались только маленькие отрывочные цитатки, из которых видно, насколько неприятны были друг другу эти два ссыльных большевика-ленинца.

Просьбами прислать денег Оська Корявый постоянно донимал партийную братву, интонация менялась, но суть оставалась: хочу денег!

Нет, пожалуй, мне его не жалко. Беру назад и свои слова, и внезапное случайное чувство.

Вот как писал он в заграничный большевистский центр:

«Спрашиваете о моих финансовых делах. Могу вам сказать, что ни в одной ссылке не приходилось жить так незавидно, как здесь. А почему вы об этом спрашиваете? Не завелись ли у вас случайно денежки и не думаете ли вы поделиться ими со мной? Что ж, валяйте! Клянусь собакой, это было бы как нельзя кстати...»

Ленин клянчил деньги, Коба клянчил. Сколько ни дай – мало, мало, подавай все деньги, все чужое имущество, подавай абсолютную власть, над всем живым, над жизнью и смертью, над телами и душами. Великие вожди похожи на старуху из сказки о рыбаке и рыбке. Не случайно умница Надежда Константиновна так не любила эту пушкинскую сказку, утверждала, что «там, внутри простенького сюжетца спрятана очень вредная мораль, она имеет мало общего с моралью коммунистической», и повелела убрать сказку из детских книжек.

В конце послания Оськи Корявого в большевистский центр я обнаружила поразительный абзац:

«Не пришлете ли чего-нибудь интересного на французском и английском языке? Хотя бы по тому же национальному вопросу. Был бы очень благодарен. На этом кончаю. Желаю вам всем всего всего хорошего. Ваш Джугашвили».

* * *

О том, что серый необразованный Коба не владел ни одним иностранным языком, не раз, весьма язвительно и с удовольствием, писал Троцкий. Позже выяснилось, что Оська Корявый вполне сносно владел немецким, в Сольвычегодске не только баловался с молодой вдовой, но переводил с немецкого книгу Розы Люксембург, читал Гете в подлиннике. Оказывается, и по-французски, и по-английски наш генералиссимус тоже понимал? Во всяком случае, мог читать «хотя бы по тому же национальному вопросу».

Большинству нормальных людей свойственно гордиться своими знаниями, образованием, ну, хотя бы не скрывать их. Оська Корявый, заботившийся о своем возвеличивании до небес, претендующий на звание Главного Бога, Отца всех времен и народов, в отношении знаний иностранных языков почему-то скромничал.

– «Маленький, тщедушный, какой-то ущербный, одет в косоворотку с чужого плеча, на голове нелепая турецкая феска».

Я думала, старик Агапкин давно уснул на моем диване, но нет, он глядел на меня своими хитрыми, молодо блестящими глазами и подал реплику вполне кстати.

– Это вы кого цитируете? – спросила я.

– Не помню, – он пожал тощими плечами, – а вот еще, послушай. «Коба оставил после себя сильное ощущение чего-то ненормального, чего-то странного в его словах, движениях, манерах: сухого, бессердечного и бездушного робота в человеческом облике, стремящегося что-то разрушить только для того, чтобы чем-то это заменить». Это отзыв некоего Арсенидзе, кавказского революционера.