Эль-Сид, или Рыцарь без короля - Артуро Перес-Реверте

Покуда он тщетно пытался выбросить из головы эти мысли – не помогла и молитва, – до него издали донесся голос часового, сообщавшего напарнику, что, должно быть, уже пропели вторые петухи и, значит, до рассвета осталось часа три. Руй Диас попробовал сменить позу, улечься поудобнее, но теперь заболело левое колено. Боль была колющая – не слишком сильная, но постоянная. Давняя рана, неизменно напоминавшая о себе в ненастную погоду или когда он слишком долго не двигал ногой.

Чтобы отвлечься, он принялся вспоминать, как получил эту рану: в ту пору Альфонсо и Санчо оспаривали друг у друга отцовское наследство, и под Гольпехерой войско леонцев, усиленное арагонцами, наваррцами и дружественными маврами из халифатов Кордовы и Толедо, сильно потрепали кастильцев. Сам Санчо отстал от своих и непременно попал бы в плен к тринадцати всадникам, если бы не его знаменщик, который убил двенадцать врагов, получив взамен один-единственный удар копьем в колено. Рана была не слишком тяжелой и не помешала Рую Диасу в тот же вечер возглавить атаку на войско Альфонсо, праздновавшего победу в Каррионе. Пустив вперед людей из Вивара, кастильцы незаметно – благо было уже темно и шел дождь – вброд перешли реку Сеа и смяли воинов леонского короля. Сам Альфонсо, разбитый и плененный, был отправлен в монастырь, откуда впоследствии бежал, найдя убежище у мавров в Толедо.

Почти десятилетие отмерила жизнь после всего этого. Побежденный при Гольпехере Альфонсо, которого сам же Руй Диас едва упас от гнева Санчо, сгоряча собиравшегося тут же, на месте, обезглавить брата, – ныне властвует над Кастилией и Леоном. А короля Санчо нет на свете. А бургосский идальго, тот, что, припадая на раненую, обильно кровоточащую ногу, бросился между ними с мечом в руке и не допустил казни – подумать только, за один день он спас жизнь двум королям, – стал изгнанником и вот лежит под парусиновым сводом палатки, не в силах уснуть, и гадает о том, что же будет дальше с ним самим и с воинами, последовавшими за ним в изгнание.

Жизнь, случай, дьявол или еще кто – может быть, и сам Господь Бог, думал Руй Диас, – шутят, конечно, весьма своеобразные шутки.

Уснуть так и не получалось, он опоясался кинжалом, закутался в попону, накинул капюшон и вышел наружу, под звездное небо.

Было холодно.

Бивак представлял собой несколько палаток, приютивших тех, кто некогда позволил себе роскошь обзавестись ими, тогда как все остальные спали на голой земле, в телегах или примостившись у догоревших уже к этому времени костров. Лишь один костер полыхал вовсю, и вокруг него бодрствовали человек десять с оружием – они поглядывали на часовых и берегли покой остальных бойцов. С того дня, как они оказались в здешних неспокойных местах – в приграничье между франкскими графствами, королевством Наварры и Арагона и мусульманской Леридой, – Руй Диас, не доверяя ни маврам, ни христианам, установил такой порядок, чтобы внезапный ночной налет не застал спящих врасплох.

Руй Диас направился к костру. Красноватое пламя со спины подсвечивало фигуры сидевших вокруг. И с каждым его шагом слышней становился голос Галина Барбуэса, напевавшего песенку, которая была в ходу у него на родине:

Песенка напомнила ему о другом. Он невольно и неизбежно подумал о своей жене Химене. Воскресли в памяти ее белокожее податливое тело, ее губы. Ее большие миндалевидные глаза – серые, как дожди в горах Астурии. Эти мысли, напомнившие о разлуке, не то что бередили, а просто рвали душу. Томили невыносимой печалью. И нечем было унять ее. Он был уверен, что женщины определенного сорта, которые иногда сопровождали его войско, или мавританки, предлагавшие себя, – он отвергал их не потому, что не испытывал плотского желания, а чтобы не уронить себя в глазах своих воинов, – не сумели бы утишить его тоски по жене. Слишком долго он был в разлуке с нею и с дочками. Слишком давно не грелся у семейного очага.

Если уж говорить о привязанностях, то война – это страна одиноких мужчин.

– Кто идет?

Из темноты внезапно вынырнула тень, красноватый отблеск заиграл на стали оружия. Это дозорный заступил ему путь. В хрипловатом голосе звучал испуг.

– Кастилия, – ответил Руй Диас.

– Пароль?

– Христос и Калатаюд.

Тень безмолвно растворилась во мраке. Руй Диас двинулся дальше, дошел до тех, кто в кружок сидел у костра. Подойдя, откинул капюшон, присел на корточки рядом с остальными, протянул руки к огню. Увидев его, Галин Барбуэс оборвал свою песенку. Кое-кто шевельнулся, обозначая намерение встать.

– Все по-прежнему, Сид.

Все войско так называло его после боя с маврами Амира Бенсура, и он охотно позволял это. Ибо считал – так упрочиваются узы, крепнет его легенда, и это полезно в их положении, ибо сейчас, как никогда, важны гордость, верность, сплоченность. Как же не следовать за тем, кого даже мавры называют «господином». В конце концов, владеть мечом и копьем добычи ради – это лишь часть военного ремесла. За семнадцать лет боев и походов Руй Диас вывел это для себя непреложно.

Кто-то протянул ему бурдюк с вином, и все в почтительном молчании смотрели, как командир подносит его к губам.

Среди сидевших у костра были и совсем юные, но у большинства лица были обросшие бородами, с грубыми чертами, выдубленные солнцем, стужей, пылью. По выжидательному молчанию Руй Диас понял, что итоги встречи с графом Барселонским уже всем известны. Что же, рано или поздно так и должно было случиться. А потому лучше не выжидать, а начать по собственному почину. Пресечь кривотолки.

– Франки нас взять не захотели, – сообщил он беззаботно и с улыбкой. – Не нравимся мы им, не годимся.

Бойцы хмуро переглянулись. Галин Барбуэс скорчил гримасу, означавшую, надо полагать: «Что я говорил». Потом повернулся к командиру и принял из его рук мех с вином.

– И что же нам теперь остается? – осведомился он.

Руй Диас движением кисти обозначил полное безразличие. И продолжал самоуверенно улыбаться, надеясь, что все эту улыбку заметят.

– Есть несколько путей.

А каких именно – не объяснил. Все внимали ему так, словно ожидали, что его уста изрекут откровение.

– Наварра и Арагон? – наконец отважился один ветеран.

Руй Диас окинул его ничего не выражающим взглядом:

– Нет, не подходит. Они граничат с мавританской Сарагосой, а та платит дань Кастилии. Воевать на их стороне – значит выступить против короля Альфонса.

Все закивали, обрадовавшись, что командир принял участие в этих расчетах и прикидках. Минуту спустя Барбуэс сплюнул в огонь:

– Да и потом… моим землякам доверять нельзя.

– А наваррцам – тем более, – поддержал его еще чей-то голос. – Недаром они слывут отличными врагами и никудышными союзниками.

Поднял руку один из бойцов. Раз уж зашла речь об этом, сказал он, хочу поведать, как восемь лет назад, когда я еще был совсем юн, присутствовал я при поединке, где сошлись Руй Диас – в ту пору кастильский рыцарь – и Химено Гарсес, знаменщик короля Наварры, сошлись, чтобы решить, кому же владеть Калаоррой: три сломанных копья, два убитых коня, потом схватка на мечах пешими, которая кончилась тем, что наваррец оказался повержен… щит расколот, ремешки шлема лопнули, кровь из носа и изо рта хлещет, как у пронзенного копьем быка. Народ, окруживший ристалище, вопил от радости.