Русская военно-промышленная политика. 1914-1917. Государственные задачи и частные интересы - Владимир Поликарпов

Хотя бы и в рукописной диссертации, Сидоров, по условиям времени, не мог ставить точки над «i» в споре со Струмилиным — сталинским любимцем, надзиравшим за всей историей русского/советского народного хозяйства, дубликатом А.Я. Вышинского в своей области, сторонником ликвидации «всяких дискуссий». Тем не менее Сидоров указал на несостоятельность оптимистических расчетов академика. Струмилин воспользовался отсутствием источников с данными собственно о промышленном оборудовании внутреннего производства и сконструировал цифры умозрительно — условно принимая стоимость этого оборудования за половину совокупной продукции отечественного машиностроения. При этом, объясняя, что подразумевается в составе продукции машиностроения, Струмилин упомянул паровозы, суда, сельскохозяйственные машины, а вооружение не назвал, ограничившись невнятной ссылкой на «многие другие производства». Сидоров этого не упустил и заметил, что требуется «поправка» — из машиностроения «вычесть продукцию предприятий, изготовлявших оружие» (Струмилин и сам признавал, что производство предметов военного потребления лишь расточает производительные силы), и тогда цифры роста продукции собственно машиностроения «значительно сократятся». В составе машиностроения (по данным переписи) выработка военной продукции возросла с 26% в 1913 г. и 38% в 1914 г. до 78% в 1916 г., безжалостно ужав значение тех произвольных 50%, какие Струмилин отвел в общем объеме машиностроения производству промышленного оборудования.

Если Сидоров обязан был так или иначе учитывать показатели Струмилина — «урок ГПУ не пропал даром», то Стоуна никто не заставлял использовать негодные цифры, однако вся критика струмилинских исчислений, все «поправки» прошли мимо внимания Стоуна, равно как и замечание о том, что Струмилиным «кривая заграничного оборудования несколько преуменьшена».

Но и независимо от степени точности цифр, они в принципе не содержат того, что из них извлекает Стоун. Способность замещать импорт предполагает, что ввоз сокращался именно по причине усиления внутреннего производства, то есть за ненадобностью. В действительности потребность в иностранных поставках машин постоянно, «с каждым годом» росла, на что указывал и Сидоров, у которого, не вступая в спор, взял струмилинские показатели Стоун. Показатели эти (если на них полагаться: Сидоров ставил их под сомнение) неправомерно истолковывать даже так, как это сделал Струмилин: внутреннее производство «уравновесило сокращение ввоза». Да и покрыть (заместить) «сокращение ввоза»[56] — далеко не то же, что удовлетворить выяснившуюся потребность: для этого русскому правительству недоставало валютных ресурсов, а его партнерам — доброй воли. Председатель Русского правительственного комитета в Лондоне Гермониус с 1915 г. доносил в Петроград о «систематических затруднениях к получению оборудования для наших новых заводов» — таких, что чинимые препятствия «создают здесь самое тяжелое впечатление». А сразу после возвращения Милнера в Лондон с Петроградской конференции союзников (февраль 1917 г.) выполнение русских заказов на промышленное оборудование в Англии полностью прекратилось.[57]

В цифрах Струмилина — Сидорова — Стоуна, показывающих стоимость ввоза при пересечении границы, не получило отражения остро необходимое промышленное оборудование, заказанное, но не поступившее либо из-за военных действий (захваченные турками крупные станки РАОАЗ, утопленные немцами станки автомобильного завода Рябушинских, оборудование Кемеровского коксохимического завода и многое другое), либо вследствие реквизиционных мер английского правительства, а также его отказа в кредитах на оплату заказов в США (так вышло, в частности, и с главным объектом «программы Маниковского» — сталелитейно-снарядным заводом). Такая же судьба постигла, например, оборудование ружейного, трубочных заводов, а ГАУ рассчитывало его получить целыми комплектами. Чтобы привезти станки, заказанные для одного только ГАУ, тоннаж на 1917 г. был исчислен в 12 тысяч тонн.

Все это оборудование, как и тысячи станков для многих других заводов, признавалось крайне нужным для русской военной промышленности; получить его не удалось, но и ожидать «замещения» станками собственного изготовления не приходилось. Таблица же, использованная Стоуном, об этом ничего не говорит — она о другом. Из нее в лучшем случае виден лишь какой-то относительный рост внутреннего производства на фоне одновременного вынужденного сокращения фактического ввоза. Это сокращение ввоза было вызвано не успехами своего станкостроения, делавшими ввоз ненужным («способность заместить»), а невозможностью получить от союзников много больше — в силу запретов со стороны кредитора и распорядителя кредитов, правительства Великобритании; там противились «“чрезмерному” усилению союзника, который на другой день после войны мог стать ее противником». Самый решительный запрет на отправление грузов в Россию оно наложило после неудачи корниловского выступления. Отчасти ограничение таких поставок объяснялось еще и желанием британского правительства обеспечить своей промышленности после войны рынок сбыта в России, воспрепятствовав появлению конкурента, как это получилось с оборудованием для создаваемых в России автомобильных заводов и устройством алюминиевого завода. У Б. Бонвеча сложилось впечатление, что в марте 1917 г. лондонское Министерство вооружений обязалось поставить оборудование, необходимое обществу «Бекос» для создания в России казенного автомобильного завода. В действительности заказанное в Англии оборудование «по категорическому требованию» английского правительства, согласно ранее принятому решению, «соответствовало ремонтному заводу, а не заводу автомобилестроительному». Изготовлено оно было лишь в октябре 1917 года.

Наконец, в рассуждениях о «взрывном» росте русской промышленности в условиях войны, как нетрудно убедиться, использован еще более надежный прием. Чтобы устроить этот взрыв, Стоун не только не посчитался с сомнениями Сидорова, но и по-своему обошелся со статистикой Струмилина. У Струмилина говорится о росте на 1256 млн. руб. основного капитала промышленности «за пятилетие», «для 1913–1917 гг.», «к концу 1917 г.», то есть за 1913, 1914, 1915, 1916 и 1917-й. Чтобы получился хороший взрыв (рост на треть), Стоун взял эту же самую цифру роста (1256 млн.), но отсоединил 1913 (последний год знаменитого предвоенного промышленного подъема) и 1914 гг., и отнес весь этот рост новых вложений к промежутку «между 1914 и мартом 1917 г.», то есть к 1915, 1916 и 1917-му, а на всякий случай обрезал еще и большую часть 1917-го. Из 1256 млн. Струмилин, как и в предыдущем случае, условно и произвольно выводил стоимость произведенных в России «машин и аппаратов» в 50%, или 628 млн. рублей. Стоун и этот прирост перевел с 1913–1917 на 1915 — февраль 1917 г. Как ни относиться к статистическим расчетам советского борца против «капитулянтов» и «вредителей», в передаче Стоуна пользоваться ими определенно нельзя.