Авантюристка - Дина Константинова

В тот день я гуляла по центру. И вдруг увидела знакомую лысину впереди себя. Это был Либерман. Он был не один. Рядом с ним, толстая и неуклюжая, шагала женщина. Этой особой могла быть только одна женщина – жена Яши, Зинуля. Я посмотрела на ее короткие толстые ножки и поморщилась. Отвратительней ног я не видела в жизни.

Непонятно, зачем увязалась за ними. Просто так, от нечего делать. А потом, краем глаза, заметила, что я не одна. По другой стороне бульвара, маскируясь под кепкой, вышагивал Антонио. Вот так встреча! Все вместе! На меня тут же накатила волна азарта. И чувство, что вот-вот что-то должно произойти. Где-то внутри вспыхнула искорка сомнения… Какого черта этот итальяшка делает в Москве? Отойдя на приличное расстояние и стараясь оставаться незамеченной, я набрала номер Жака.

– Босс, – начала я сразу, – неполадки.

– Докладывайте, – потребовал тот.

– Я в центре. Наткнулась на Либермана. А за ним следит тот самый полицейский из Рима… Не нравится мне это.

Жак крепко выругался на трех языках сразу.

– Так, – сказал он, когда немного пришел в себя, – не упускайте их из вида. Когда Либерман придет туда, куда идет, звоните.

Так мы и шли – Яков Давыдович с женушкой впереди, Антонио чуть поодаль, и я сзади. Останавливаясь у киосков, делая вид, что я изучаю газеты, я подумала, что вся эта процессия напоминает фильм про шпионов. Остановившись у очередного ларька, где продавали цветы, я заметила, что Либерман заходит в подъезд.

– Ну? Что берете? – вдруг рявкнула на меня продавщица цветов.

– Три гвоздики, – выпалила я, не сводя глаз с «объекта».

Получила цветы, посмотрела по сторонам. Антонио, как и я, стоял у киоска напротив и покупал мороженое. Меня он не видел, хотя, возможно, мне это просто казалось.

– Босс, клиент пришел, – доложила я Жаку и назвала адрес.

– Этот итальянский придурок там? – справился он.

– Ага. Ест мороженое…

– Идите к нему и отвлекайте. Говорите точное место, где вы находитесь. Сейчас приедут мои люди, и Либерман выйдет вместе с ними с другой стороны. Не дайте этому легавому зайти в дом. Вам ясно?

Ясно. Яснее не бывает. Идите и отвлекайте… Сжав в руке непонятно зачем купленные цветы, я перешла дорогу и направилась к Антонио. Судя по выражению его лица – до этого он меня не видел.

– Бог ты мой! – Я расплылась в улыбке. – Вы ли это? Вот так встреча!

– Что вы тут делаете? – удивился Антонио.

– Я? Живу. А вы? Спаслись? Расскажите, прошу вас! Мне так интересно! – Взяв под руку, я стала уводить полицейского в сторону.

Антонио засуетился. Дергался, как карась на песке, что-то бубнил и старался держать в поле зрения подъезд, в котором пропал Либерман.

– Да пойдемте же! – Я тащила его прочь. – Пойдемте, тут рядом есть хорошее кафе, я вас угощу мороженым. У вас такого мороженого нет! Вы уже едите? Это не то… Фу, выбросьте это, прошу вас! Или вы кого-то ждете? Нет? Так пойдемте…

Я несла все, что приходило на ум. И тащила его за рукав. Антонио мялся, крутил головой и в конце концов потерял бдительность. Когда я заметила черную машину, остановившуюся у подъезда, воскликнула:

– Ой, что это? У вас упало?

– Что? – Антонио уставился под ноги.

– Да вот, вот же…

Из машины вылезли Питер с Иоганном и скрылись в подъезде. Машина, высадив пассажиров, завернула за угол.

– Показалось, – рассеянно сказала я, убедившись, что у подъезда все чисто.

Антонио повернулся, но, конечно, никого и ничего не увидел.

– Смотрю, вы не очень-то рады нашей встрече, – посетовала я, отпустив, наконец, его рукав. – Что ж, тогда прощайте… Обойдетесь без мороженого, чао!

Я оставила Антонио в полном недоумении, помахала у него перед носом гвоздиками и пошла прочь. Спинным мозгом чувствовала, что он стоял и смотрел мне вслед.

– Ну что, – сказал Жак, сдергивая с полотна кусок тряпки. – Смотрите!

Я уставилась на пейзаж, который не представлял собою ничего особенного. На темном фоне высилась гора, у подножия которой темнел лес. В хмуром небе парила какая-то птица.

– Не впечатляет, – призналась я, рассматривая картину со всех сторон. – И вот ради этого был весь переполох? Я-то думала…

– Что бы вы понимали!

– Соглашусь, немного. Но красота есть красота. А этот пейзаж элементарно… некрасивый.

Жак хотел что-то возразить, но тут зазвонил телефон. Он сделал жест, который означал: «Я вас покину на пять минут», – вышел в спальню и прикрыл дверь.

А я все смотрела на странный пейзаж. И чем ему это место так дорого? Тоже мне, красота несусветная… Нет, не понимаю. Понимаю, когда картина красивая. Или, по крайней мере, интересная, необычная. Но вот это? Поднявшись с кресла, я подошла к полотну вплотную. Какое-то странное чувство подсказывало мне, что здесь что-то не так. В памяти вдруг всплыл разговор с Антонио о перепродаже краденых картин. Жак, Либерман, Рим, картины… Обошла полотно несколько раз, плюнула на палец, потерла край картины возле рамы. Краска слезла. Под ней проявился другой красочный слой.

Опаньки, опаньки… Я встала как вкопанная. И все поняла. Этот невзрачный пейзаж был написан поверх какой-то другой картины! Тогда все стало по местам. Ведь именно этого мне и не сказал Антонио в шлюпке! Почти не сказал. Он знал, как продавали краденые картины, но вовремя прикусил язык. Что же касалось Либермна, то я очень сомневалась, что он знал хоть что-то об этом пейзаже.

В дверном проходе возник Жак.

– Ну что, присмотрелись? – поинтересовался он, еще не заметив, что я наделала.

– Ага, присмотрелась. Ко второй картине под вашим любимым местом…

Жак изменился в лице, подбежал к полотну. Потом уставился на меня. Я показала ему палец в краске.

Сначала мы молчали, пристально глядя друг другу в глаза. Потом Жак сдался.

– Говорю же, растете на глазах, – покачал он головой.

– Что хоть за картина?

– Ван Гог, – улыбнулся Жак.

– Вам она действительно нужна?

– Я что, похож на идиота? Зачем она мне? – Он погладил по раме рукой. – На следующей неделе она уедет в Париж. А я стану несколько богаче, чем сегодня.

По дороге домой я пребывала в некой прострации. Мне требовалось время, чтобы переварить произошедшее. Нет, Жак определенно вызывал у меня чувство уважения. «Пейзаж, который мне дорог…» Эх, молодец! А потом я подумала о Якове Давыдовиче, и мне отчего-то стало его очень жалко…

Вернувшись домой, я положила в конверт фотографии, которые были сделаны Питером, и набрала номер Либермана. К телефону подошел он сам.