Хроники времен Сервантеса - Владимир Фромер

Когда же король Филипп назначил своего брата Хуана Австрийского верховным главнокомандующим союзным флотом, то и в Италии, и в Испании последовал всплеск пассионарной энергии. Со всех сторон в Рим стекались добровольцы. Студенты отложили в сторону книги и пошли в армию. Все надежды находящегося под угрозой христианского мира связывались теперь с доном Хуаном, имя которого после победы над морисками окружал особый ореол. Мигель был рад. Он видел этого человека в деле и знал ему цену.

В атмосфере всеобщего ликования и решил Мигель, что его место в армии, но он понимал, что без свидетельства о чистоте крови военная карьера ему не светит. В Испании, в силу исторических причин, даже у самых рьяных защитников истинной веры могли обнаружиться изъяны в происхождении. Самые знатные семьи и те часто имели евреев среди своих предков, что тщательно скрывалось. Это сегодня испанская семья гордится, если происходит от марранов. Ведь это означает, что родословная такой семьи насчитывает свыше пятисот лет.

«Срочно вышли бумагу, свидетельствующую о чистоте моей крови», — пишет Сервантес отцу. Возможно, Сервантесу-старшему пришлось дать взятку чиновнику, чтобы не всплыло еврейское происхождение матери Мигеля. Так или иначе, но требуемый документ был выдан.

Сервантес записался во флот и получил назначение в базирующуюся в Мессине эскадру.

Был ясный осенний день, когда он пришел попрощаться с кардиналом Аквавивой. Ночью прошел дождь, пропитавший свежестью воздух. Кардинал, закутанный в пуховый плед, сидел у распахнутого в сад окна. Он еще больше сдал за последнее время. Заострились черты изможденного лица, на котором, словно пробившись откуда-то изнутри, появилось выражение искренней радости, когда он увидел гостя.

— Я отправляюсь на войну и пришел поблагодарить вас, ваше преосвященство, за то, что вы были так добры ко мне, — сказал Мигель.

— Садись сюда, напротив меня, чтобы я видел твое лицо, — произнес Аквавива. — Отличная погода, не так ли? Воздух такой свежий, что мне легче дышится. Ты замечал, Мигель, как мало нужно человеку для счастья? Иногда для этого достаточно всего лишь вырвать больной зуб.

Кардинал помолчал, потом грустно улыбнулся:

— Итак, Мигель, ты все-таки решил стать воином. Хочешь сражаться за нашу святую веру. Это, конечно, похвально, но мы ведь с тобой уже говорили о том, что человеческая жизнь является частью божественного предопределения. А если так, то задача человека понять, чего от него хочет Господь, и выполнить его волю. Уверен ли ты, Мигель, что верно понял, чего Он хочет от тебя?

— Думаю, что да, ваше преосвященство

— А я вот в этом сомневаюсь. Знаю, что ты будешь хорошим солдатом. Но хороших солдат много. У тебя иная судьба. Твое поприще — это мир искусства. Лишь там ты сможешь достичь истинного величия. Станешь великим поэтом, например. Военные подвиги забываются, а подлинная поэзия бесценна, потому что имеет неограниченный срок годности. Ведь истинная ценность жизни — это время. Кстати, Мигель, ты обедаешь со мной сегодня. Я вижу, ты совсем отощал из-за своих романтических переживаний.

— Благодарю за честь, ваше преосвященство. Вы, разумеется, правы, и в дальнейшем, если Господь сохранит мне жизнь, я посвящу ее искусству. Оно ведь карает зло, а жизнь с этим не справляется. Но мы с вами теперь не скоро увидимся, и мне бы хотелось исповедаться перед вами.

— Я внимательно тебя слушаю, Мигель.

— В последнее время меня одолевают сомнения. Я стал задумываться над тем, для чего человеку нужна вера. Иногда мне кажется, что люди нуждаются в ней, чтобы им жилось и умиралось легче, и поэтому не следовало бы превращать ее в тяжкое бремя всякими запретами. И пусть бы монахи и священники жили, как все люди, увлекая их на путь истинный не словами, а личным примером. Трудились бы в поте лица своего, добывая хлеб насущный и разделяя печали и радости бедняков. И еще я сомневаюсь в том, что Господу угодно, чтобы людей сжигали на кострах в его честь, даже если это еретики.

— То, что ты говоришь, это ересь, — нахмурился Аквавива. — Царство Божье должно воцарится в душе человека, а не на земле.

— Я знаю это, ваше преосвященство, и мне очень хочется, чтобы вы избавили меня от сомнений.

— Господь возвратит мир и покой твоей душе, но не пытайся понять умом то, что можно постичь только сердцем.

— Благодарю вас. Я обдумаю все, что вы мне сказали.

— Ты ведь помнишь историю о том, как папа Лев Первый спас Рим, заставив Атиллу повернуть вспять свои войска?

— Конечно, помню. В этой поразительной истории есть нечто загадочное. Я однажды видел во сне, как это было. Огромное войско гуннов у стен Рима. Кажется, что город уже ничто не может спасти. Но вот из римских ворот выходит босой старик, опираясь на посох. Атилле, встретившему его у входа в свой шатер, он говорит: «Приветствую тебя, бич божий!» Он беседует с Атиллой несколько часов, а потом возвращается в Рим. Атилла же приказывает своей армии отступить. Меня всегда интересовало, что мог сказать папа этому дикарю. Чем он подействовал на его воображение. Как сумел заставить отказаться от богатой добычи и уйти того, кому принадлежит похожая на удар меча фраза: «Там, где ступают копыта моего коня, трава не растет».

— Закрой окно, Мигель, холодно становится, — попросил Аквавива, кутаясь в плед, и, помолчав, продолжил: — Нам известно, что говорил вождю гуннов святой отец. Он сам записал свой разговор с Атиллой, и эта запись хранится в наших архивах. А сказал он примерно следующее: «Ты, Атилла, победил почти всю вселенную и достиг высшей степени человеческих возможностей. Но я прошу тебя совершить самый великий подвиг и победить самого себя. Только тогда ты достигнешь истинного величия и уподобишься Богу, который милует смиренных и покорных».

Ты хочешь знать, к чему я тебе это рассказал? Ты, Мигель, тоже должен научиться побеждать самого себя. Лишь тогда ты сможешь выполнить свое предназначение в этой жизни.

* * *

Битва при Лепанто была последним сражением гребных флотов в мировой истории. Парусные корабли к тому времени существовали уже давно — именно на них Колумб пересек Атлантику. Но для боя парусники не очень годились — искусство парусной навигации было освоено позднее. Против боевых галер не мог устоять ни один из них. Но если у древних греков и викингов гребцами были сами воины, то в средневековой Европе — каторжники и военнопленные.

Галера представляла собой легкое, узкое, быстроходное судно длиной в сорок семь метров. Длина каждого весла — пятнадцать метров. На каждое весло приходилось по пять гребцов. На больших галерах их общее число доходило до двухсот пятидесяти. Гребцами были преступники — для чего и было введено специальное наказание — ссылка на галеры. Чтобы обеспечить нужное количество гребцов, судьям было велено приговаривать к каторжным работам на галерах даже самых отпетых злодеев.

По сравнению с галерами самые мрачные тюрьмы выглядели курортами. Галерные рабы были обречены на ужасающую жизнь. Прикованные цепями к гребным скамьям, они оставались там днем и ночью, в жару и в непогоду, всегда под открытым небом, в грязи и паразитах. Они получали бобовую похлебку и тридцать унций хлеба в день. При этом от них требовалась тяжелейшая работа — от десяти до двадцати часов на веслах. Если кто-то ослабевал от голода или болезни, его выбрасывали за борт.