Половинный код. Тот, кто убьет - Салли Грин

Есть лишь один-единственный реальный вариант будущего.

Я твержу это как заклинание, хотя знаю, что прочих вариантов будущего миллионы, если не миллиарды.

Нет, я не убью его. Я не сомневаюсь в этом, ведь он мой отец.

Не убью.

Я хочу его увидеть. Потому что убить его — вне моих сил и возможностей. Вне моего желания. Я обязан сказать ему все это. Но он верит в видение. И не захочет встретиться со мной. Никогда.

А если я сам попытаюсь найти его, он решит, что я хочу его убить. И убьет меня.

Мэри дала мне адрес Боба, ее друга, который поможет мне отыскать Меркури. Она говорит, что мне надо уходить немедленно, и я соглашаюсь, но все это паршивый треп. На самом деле я не знаю, что мне делать.

И иду домой.

Я хочу поговорить с бабушкой. Надо расспросить ее о Маркусе. Она должна мне что-нибудь рассказать. Да и до дня Дарения Аррана всего ничего. Побуду с ним в его день, а потом уйду.

Домой я приезжаю вечером. Еще светло. Бабушка в кухне, печет пирог, чтобы полакомиться после церемонии. О Мэри и ее дне рождения она не спрашивает.

Я не говорю ей «привет», или «я соскучился», или «как тут у нас пирог?». Я спрашиваю напрямик:

— Сколько раз ты видела Маркуса?

Она замирает и, взглянув на дверь кухни, тихо отвечает:

— Джессика приехала домой на День Дарения Аррана.

Я подхожу к бабушке совсем близко и спокойно говорю:

— Он мой отец. Я хочу знать.

Бабушка качает головой. Я так зол, что меня трясет. Бабушка пытается уговорить меня отложить разговор до завтра, но я угрожаю ей, говорю, что позову Джессику, пусть послушает. И хотя бабушка должна знать, что я никогда ничего такого не сделаю, она тяжело опускается в кресло и едва ли не шепотом рассказывает мне все, что сама знает о Маркусе и моей матери.

В нашей спальне с Арраном я открываю окно. Темно, тонкий полумесяц так и тянется в небо. Арран выбирается из постели и подходит, чтобы меня обнять. Я тоже обнимаю его, и мы долго стоим так. Потом мы садимся у окна на пол.

Арран спрашивает:

— Ну, как прошла вечеринка?

— Понятия не имею, о чем ты.

— Ты совсем ничего не можешь мне рассказать?

— Расскажи лучше ты. Про завтрашний день. Какие у тебя ощущения?

— Прекрасно себя чувствую. Правда, немного нервничаю. Надеюсь, все пройдет гладко.

— Не сомневаюсь.

— Джессика приехала на церемонию.

— Бабушка мне уже сказала.

— Ты пойдешь?

Я не могу даже покачать головой. Арран говорит:

— Да все в порядке.

— Я собирался прийти.

— Хорошо, что ты здесь. Так даже лучше.

Мы с Арраном еще долго болтаем, вспоминаем фильмы, которые вместе смотрели в детстве, наконец, разговор переходит на завтрашнюю церемонию. Я говорю, что, по-моему, у него, как у матери, будет дар целителя. Она была очень сильной, к тому же заботливой и доброй, как мне сказала бабушка. Думаю, что Арран будет похож на нее. Но он считает, что его Дар будет слабым, каким именно — ему все равно, и я не сомневаюсь, что он не лукавит, а говорит правду.

Он ложится в постель позже обычного, и я его рисую. Его и себя, вспоминая, как мы играли в лесу.

Почти всю ночь я сижу на полу, положив голову на подоконник открытого окна, и смотрю на спящего Аррана. Я знаю, что, раз там будет Джессика, остаться на церемонию не смогу. Но и сказать Аррану, куда я ухожу, тоже. Он так красиво спит, что я даже не в силах разбудить его, чтобы проститься.

Я думаю об отце и матери, об их отношениях, пытаюсь понять, почему бабушка скрыла от меня их взаимные чувства, но, в конце концов, решаю, что лучше пока забыть об этом.

Еще темно, когда я встаю, чтобы уйти. Арран «разбросался» на кровати, свесив одну ногу на пол. Я прижимаю кончики пальцев к своим губам, потом к его лбу, кладу ему на подушку мой рисунок и наклоняюсь за рюкзаком.

В холле я включаю лампу и беру со столика фотографию мамы. Теперь я вижу ее иначе. Может быть, муж ее и любил — вид у него вполне счастливый, — но она печальна: хочет улыбнуться, но не может, только щурится. И вовсе не из-за солнца.

Я опускаю фото на стол и быстро выхожу через кухню.

Свежий воздух сразу приносит мне облегчение. Но не успеваю я сделать и пары шагов, как на меня обрушивается шипение мобильных телефонов. Двое в черном возникают из ниоткуда, хватают меня за руки и плечи, разворачивают к стене дома и придавливают к ней. Я отбиваюсь, тогда меня хватают снова и еще раз ударяют о стену изо всех сил. За моей спиной защелкиваются наручники, и меня еще раз молотят о стену.

И вот я опять в комнате для Освидетельствований. После того как меня выволокли из машины, где я ехал на заднем сиденье с двумя Охотниками, наручники с меня сняли. Из их разговора я понял, что бабушку везут во второй машине, сзади.

Мои мысли о церемонии Аррана. Бабушки там не будет, и я понимаю, что Джессика явилась не за тем, чтобы присутствовать на ней, а чтобы ее провести. Совет наверняка дал ей кровь. Арран будет расстроен. Ради этого все и затевалось. Любят они не просто всадить тебе под ребра ножичек, но еще и повернуть его в ране.

Я стою перед тремя членами Совета. Их Предводитель начинает говорить:

— Тебя привезли сюда сегодня, чтобы ты ответил на ряд серьезных вопросов.

Я притворяюсь наивным и удивленным.

Женщина справа от Предводителя встает со стула и медленно обходит вокруг стола, пока не оказывается прямо передо мной. Она ниже ростом, чем я ожидал. Сегодня на ней не белая мантия, в каких обычно члены Совета присутствуют на Освидетельствованиях; она в сером костюме в узкую полоску и в белой блузке. Ее высокие каблуки звонко цокают по каменному полу.

— Закатай рукава.

На мне футболка и рубашка с расстегнутыми рукавами, пуговицы с манжет потерялись давным-давно. Я поднимаю левый рукав.

— Другой тоже задери, — говорит женщина. Теперь, когда она стоит так близко ко мне, я вижу, что глаза у нее карие, почти такие же темные, как кожа, но в их глубине сворачиваются в спираль серебряные искры: вот они почти исчезают, а вот вспыхивают и появляются вновь.

— Покажи мне руку, — приказывает она.

Я закатываю второй рукав и поднимаю руку. На ее внутренней стороне еще видны тонкие бледные шрамы, всего двадцать восемь — по числу ночей, когда я проверял свои целительские способности.

Женщина берет меня за запястье большим и указательным пальцами, крепко сжимает его и вздергивает мою руку почти к самым глазам. Пока она держит мою руку, я чувствую, как ее дыхание щекочет мне кожу, но вскоре женщина выпускает мое запястье. Она говорит: