Отпуск с осложнениями - Лина Манило

– С пирогами, – улыбается и ставит наполовину опустевшую чашку на столик.

– Сестра, кстати, напекла каких-то булок… хочешь?

Катрин кивает, и я ухожу в дом, радуясь временной передышке. В пояснице пульсирует, трусы тесные, будто я какого-то школьника ограбил, а во рту сушь пустынная. И мне бы трахнуть кого-то, чтобы отпустило, но… тысяча но.

И самое весомое: мне не нужен кто-то, чтобы просто спустить излишек спермы. Не полегчает, хуже только станет. Мне нужна Катрин.

Это осознание бьёт наотмашь, сносит с ног, а член начинает пульсировать ещё ощутимее. Чёрт. Я бью кулаком по столешнице, стоящие на ней стаканы жалобно звенят. Самое паскудное во всём этом, что Катрин не годится на роль девушки, которую можно трахнуть и наутро забыть. Это скотство, и я прекрасно понимаю это, да только нужны ли нам с ней отношения? Что это вообще такое – нормальные отношения? Я много раз пытался, но не выходит у меня, не получается. Даже с Машей всё было хорошо, пока она не поняла, что женитьба и совместный быт – последнее, что мне нужно.

Растираю пальцами лицо, тру глаза, ещё не понимая, что в комнате не один. Интересно, Катрин вообще умеет сидеть на одном месте?

– Всё хорошо? Тебя долго не было, я начала волноваться.

Господи ты боже мой. Пусть сколько угодно сопротивляется, отталкивает меня и вспыхивает по любому поводу, но одно то, что она волновалась, говорит о многом. Слишком многом.

И я разворачиваюсь, а Катрин совсем рядом. Стоит за моей спиной, теребя край своей слишком просторной, но до чёртиков сексуальной футболки. На лице сложная смесь эмоций, как самый острый и пряный коктейль. И я не хочу и не могу сейчас думать о чём-то, кроме её губ. И шелковистой кожи, и волосах, в которые так офигенно запускать пальцы.

– Всё хорошо, – уверяю, протягивая руку. Мои пальцы зависают в паре миллиметров от её щеки, а Катрин вздрагивает, будто с обрыва собирается нырнуть.

Я не знаю, нужны ли сейчас слова. Нужны ли вообще слова, когда невозможно сопротивляться её очарованию и непосредственности. Зачем они, когда до ломоты в суставах восхищаюсь её смелостью и готовностью принять любой бой, навязанный судьбой.

– Я хочу, чтобы ты знала: у меня сейчас нет никого.

– А…

– Б, – отрезаю, пресекая возражения. – Никого нет, говорю. А то, что ты видела в коридоре – хрень полная.

Когда она так близко, я теряю способность выражать свои мысли чётко и правильно. Но пытаюсь, хотя это чертовски сложно.

Наверное, Катрин хочет что-то сказать, но я не даю ей такого шанса – она девушка, которой нельзя позволять слишком много думать. Сбежит, роняя тапки, найдёт сотню причин для этого. Она боится того, что чувствует ко мне – боится намного сильнее, чем я.

Потому я делаю единственное, чего хочу, единственное, что просит мой организм. Я её целую.

Наплевать, что будет завтра. Неважно, что произойдёт через час. Её губы мягкие и сладкие, а на юрком языке привкус сахара и кофе. Катрин обнимает меня за шею, а я толкаюсь всем телом вперёд, чтобы иметь хоть какую-то опору сейчас. Упирается задницей в столешницу, а я приподнимаю Катрин, чтобы усадить на тёплое дерево. Что-то летит на пол, звенит, разбиваясь, а длинные ноги обвивают мою талию, лишая воли к сопротивлению. Попробуй остановись, когда даже сквозь двойной слой ткани я чувствую, что она хочет меня. Хочет, но молчит.

Целую, впиваясь в губы с жадностью, наверняка делаю больно своим напором, прикусываю и зализываю следы, как бешеный пёс. Перед глазами взрываются салюты, Картин стонет, прогибаясь в пояснице, а мне кажется, что схожу с ума. Я толкаюсь бёдрами, готовый кончить, не снимая трусов, а Катрин крепче обхватывает меня ногами.

– Ещё немного и я не смогу остановиться, – предупреждаю на всякий случай, а Катрин проводит ногтями по моей спине, без слов соглашаясь на всё, что может случиться дальше.

И я снова целую её, а жадные руки задирают футболку. Одежда мешает, она лишняя, потому что я до приступа тахикардии хочу увидеть её голой. И вот, когда её футболка летит на пол, а я готов задохнуться от открывшегося взгляду зрелища, за окном раздаётся звук автомобильного клаксона.

Да чтоб оно всё в задницу осла провалилось. Катрин напрягается, и я понимаю, что момент окончательно испорчен. Прости меня Господи, но я действительно готов убивать – безжалостно и беспощадно.

– Ну его на хер, – выдыхаю в пахнущую корицей шею, а Катрин мотает головой. Упирается руками в мою грудь, но не отталкивает. – Просто сделаем вид, что нас нет дома.

– Но там кто-то приехал, – говорит жалобно, а я готов материться во всё горло. – Вдруг что-то случилось?

Она жмётся ко мне сильнее, я обнимаю её за плечи, прижимая к груди. Она тёплая и почему-то дрожит. В голове пульсирует мысль: «Я забыл закрыть калитку». И это усложняет ситуацию. Остаётся надеяться, что это не Аня, потому что второй раз я уже ничего не исправлю.

– Моя футболка, – шепчет на ухо, но я не хочу её отпускать. – Вадим, верни футболку.

Я тяжело вздыхаю, злясь. Ладно, футболка так футболка. Катрин едва успевает одеться и привести себя хоть в какой-то порядок, когда за спиной раздаются шаги и голоса. Слишком хорошо знакомые голоса, а я пытаюсь сообразить, что родителям могло понадобиться от меня так срочно, что они рванули сюда на ночь глядя.

– Катрин, всё будет хорошо, – шепчу ей в волосы и целую макушку.

– Обещаешь? – во взгляде страх, так ей не свойственный, а я киваю.

В комнату стремительной походкой входит высокая женщина, а следом ещё более высокий мужчина. У него намечается лысина, а у меня, кажется, инфаркт. Места в кухне становится катастрофически мало, а единственное, что мне хочется: выпрыгнуть в окно.

– Мама, папа, – говорит Вадим и натягивает на лицо приветливую улыбку. – Какими судьбами? Ещё и так поздно.

В его хриплом голосе сквозит неприкрытая ирония, а я закусываю губу. Женщина тем временем обводит взглядом комнату, упирает руки в бока и, мазнув по мне равнодушным взглядом, фокусирует всё своё внимание на Вадиме. Он же стоит, сложив руки на груди, и держится рядом. А мне… мне определённо нравится, что он не оставляет меня одну.

Да что там говорить, мне сам Вадим нравится. Весь целиком и полностью.

– Значит, пока ты веселишься, мать там с ума сходит! – тон обвинительный, а я ёрзаю на столешнице, чувствуя себя чужой. И виноватой почему-то.

Хоть одеться успела и на том спасибо. Вадим молчит, а я чувствую, как горят мои щёки после слов его матери. «Пока ты тут веселишься». Ежу понятно, о чём она подумала и оказалась, в сущности, права. Мы чуть было не увлеклись настолько, чтобы перейти незримую черту, за которой всё уже не будет по-прежнему.

Мы чуть было не переспали, и я краснею ещё больше от осознания, как страстно этого хотела. А сейчас на меня будто бы ведро ледяной воды вылили. Приходится сидеть с невозмутимым видом, болтать в воздухе ногами, потому что нервное напряжение достигло критической точки, ещё упаду.