Теткины детки - Ольга Шумяцкая

— Когда эта стрелочка сойдется с этой палочкой, родители вернутся, — говорила ей Марья Семеновна.

Катька смотрела на циферблат, и стрелочки с палочками сливались в сонных глазенках.

Уходили тихо, почти незаметно. Просто все реже раздавались звонки, все реже, высунувшись из темного закутка у кухни и держа на весу черную гантель телефонной трубки, сообщала Марья Семеновна об очередном визите провинциальных родственников, все реже, пробегая утром через комнату Марьи Семеновны, натыкалась Татьяна на чужие чемоданы и баулы, все реже расставляли раскладушку у белой кафельной печи, все меньше народу садилось за вечерний стол, да и собирались все реже и реже. Круг сжимался, постепенно затрагивая самую сердцевину семьи. Как-то так получилось, что сначала — дальние, а ближние — потом. Сначала — Даня из Киева, Сара из Магадана, Дора из Ревды, и две старушки, двоюродные бабушки с папиной стороны, и дядя Абрам, потом — Витенькина мать, которую Татьяна так ни разу и не видела, но на похороны которой пришлось ехать в Загорск, и тетя Лина, и оба Ариковых из Мариуполя, и — совсем близко — в начале 75-го ушли Мишины старики, а за ними Изя. Ушел так, как обычно уходил из гостей, — просто унес свое большое печальное лицо. Вот было — и нету.

— Становимся крайними, — сказала Ляля Татьяне на похоронах.

Капа с Риной поплакали и успокоились. Тетка Шура с теткой Мурой посуетились, устраивая поминальный стол, и потихоньку начали таскать Рине старые побрякушки — брошки, колечки, кулончики сомнительного качества. Надо же поддержать девочку. Рина кулончики брала, хмуро кивала и относила в скупку.

— Ерунду носят, — говорила, пересчитывая мятые десятки.

На кулончики покупалось зимнее пальто Аркашеньке. Аркашеньку Рина родила в 70-м, после лечения какими-то специальными грязями.

— Чистый Арик! — говорила Татьяна при виде Аркашеньки.

— Ну не то чтобы чистый… — отвечала Ляля, подтирая Аркашеньке сопли. — Но тоже Арик.

На Аркашеньку Ляля глядела с каким-то пристальным и жадным вниманием. Однажды сказала Татьяне:

— Тебе ничего не кажется?

— Что мне должно казаться?

— Он на Арика совсем не похож.

Татьяна посмотрела. Аркашенька стоял, широко расставив ноги, набычившись, будто нахлобучив лоб на глаза, и смотрел, как тетка Мура отрезает Катьке торт.

— И мне! — сказал он, и глаза его выкатились на секунду из-под плотных подушечек век.

— И тебе! И тебе! — пропела тетка Мура. Она знала, что Аркашенька очень трепетно относится к своим правам, в особенности на еду.

— С ума ты сошла! — сказала Татьяна. — Он просто вылитый Рина. Откуда вообще такие мысли?

— Мысли как мысли, — пробормотала Ляля задумчиво. — Просто странно — съездила на курорт, полечилась две недели и — пожалуйста! — готовый Аркашенька. Помнишь, как ее провожали с песнями-плясками?

Татьяна помнила.

Тетки устроили стол. Носились весь вечер с холодцом и мацедраем. Арик сидел под кружевной занавесочкой мрачный. Мрачно опрокидывал в себя водку. Мрачно откусывал кусок огурца. Мрачно постукивал по столу пальцами. На вопросы не отвечал. На родственников не глядел. Вся эта семейная возня была ему неприятна. Ринина поездка на воды подрывала его претензии на мужественность. Дескать, такое дело, полюбуйтесь, родственнички дорогие, сам ребеночка сделать не смог, приходится отправлять девку на лечение. Ребеночка Арик сделать мог. И видимо — так, по крайней мере, утверждала Ляля, — уже многим сделал, а вот с собственной женой несостыковочка получалась. Они будто друг друга отторгали, не давая появиться между собой ничему живому и теплому.

Капа сидела во главе стола в синем платье с бомбошками по подолу. Кушала, изящно отведя в сторону лакированный мизинец. Удивленно вскидывала высокие брови.

— Нет, я не понимаю! — капризно говорила она, отправляя в рот кусок холодца. — К чему весь этот ажиотаж? Я, например, никогда ни от чего не лечилась и прекрасно родила! Никто, знаете ли, не помогал! Ну, конечно, если у вас ничего не получается…

— Мама! — кричала багровая Рина и утыкала взгляд в тарелку.

Изя, шумно дыша, поднимался из-за стола с рюмкой в руках.

— Давайте выпьем! — объявлял он, и тетка Мура поспешно подливала всем водку. — Давайте выпьем за нашу девочку! Чтобы у нее все было хорошо и… вообще… чтобы ребеночек появился. Пора, пора. Пора нам с матерью внуков нянчить.

— Папа! — кричала багровая Рина и бросала быстрый взгляд на Арика — не сердится ли.

Арик молча глотал водку. Капа едва заметно морщилась — какие там внуки! Тетка Мура разносила холодец.

Домой возвращались совсем растерянные.

— Зря они устроили из этого… праздник, — сказала Татьяна.

— Ну как же, показательные выступления. Ринка сама хотела всех собрать. Ты что, не поняла? Она же весь вечер была в центре внимания. И двоечку свою получила.

— По математике?

— Какой математике? Джерси. Помнишь, она все у теток выпрашивала. Кофточка и жакет. Серые, с красной строчкой. Финские. Не забудь похвалить, когда увидишь.

Из санатория Рина приехала… живая, что ли. Так Татьяна для себя определила ее состояние. Как будто истаяли плотные подушечки вокруг глаз и открылись сами глаза. Синие. Они были синими, Ринины глаза, и Татьяна глядела в них с каким-то недоверчивым страхом. Так не бывает: столько лет не было глаз и вдруг — есть.

— Ну что, обнадежили? — деловито спросила Ляля.

— Обнадежили. — Рина вдруг засмеялась.

Это тоже было впервые. Ринин смех, такой человеческий, как у всех, как у Ляльки, и у нее, Татьяны, и у Леньки, и даже у Миши, который вообще-то смеется редко, но уж если смеется…

Про курорт Рина ничего не рассказывала, отделывалась общими фразами: «Да, съездила. Кормили? Хорошо. Лечили? Хорошо. Приняла десять грязевых ванн. Подружиться… Да с кем там особо дружить!»

Аркашенька родился ровно через девять месяцев после Рининого возвращения с курорта. Арик воспрянул.

— Сын! — говорил он и надувался гордостью, как резиновый пляжный матрас.

— Ага, — шептала Ляля на ухо Татьяне. — Сын. Однофамилец.

Арик не слышал. Мужественность была восстановлена. Про курорт уже никто не вспоминал, а сын — вот он, свой собственный, личный сын. И никаких других доказательств не надо.

После рождения Аркашеньки Рина еще немного поглядела на мир синими глазами и придушила синеву подушками век. А Ляля все присматривалась к Аркашеньке.

Через полгода после смерти Изи Капа вышла утром в парикмахерскую и упала во дворе. Соседи вызвали «неотложку», позвонили Рине на работу. Рина прибежала через пятнадцать минут, бросилась на колени, схватила Капину голову в обе руки и так — на весу — держала, пока не появилась «скорая». Когда приехали Татьяна с Лялей, и «скорая» уже уехала, и Капу увезли, Рина сидела на кровати в Капиной спальне. Ляля с Татьяной остановились в дверях, глядя на сгорбленную фигурку, похожую на вопросительный знак. Рина подняла голову, посмотрела на них очень внимательно и тихо сказала: «Мама умерла». Татьяна вздрогнула. Ни разу за десять лет она не слышала, чтобы Рина вот так, за глаза, называла Капу просто мамой.