Иосиф Сталин. От Второй мировой до "холодной войны". 1939-1953 - Джеффри Робертс

К весне 1941 г. единственным независимым государством в Восточной Европе помимо осажденной Греции оставалась Югославия. Москва уже в октябре 1940 г. предпринимала попытки вовлечь Югославию в антигерманский фронт на Балканах. Небольшую надежду на успех подал народный переворот в Белграде в марте 1941 г., в результате которого было свергнуто прогерманское правительство. Советское посольство в Белграде сообщало, что на улицах города проходят массовые демонстрации, требующие «союза с Россией», а югославская коммунистическая партия начала кампанию за подписание пакта взаимопомощи с СССР4. 30 марта новое правительство Югославии обратилось в советское посольство с предложениями заключить военно-политический союз между Югославией и СССР, подчеркивая, в частности, что для поддержания нейтралитета стране требуется вооружение. На следующий день Молотов предложил руководству Югославии отправить в Москву делегацию для срочных переговоров5. Переговоры состоялись в Москве 3–4 апреля; советскую сторону на них представлял заместитель комиссара по иностранным делам Андрей Вышинский. Югославия настаивала на заключении военного союза, в то время как Сталин предлагал «пакт о ненападении и дружбе». Вышинский не скрывал мотивов, которые за этим стояли: «У нас есть соглашение с Германией, и мы не хотим произвести впечатление, что мы нарушаем это соглашение. Мы менее всего хотим разрушить это соглашение»6. Учитывая приоритетность этого вопроса, Молотов вечером 4 апреля пригласил Шуленбурга, чтобы сообщить ему, что Советский Союз намерен подписать пакт о ненападении с Югославией. Шуленбург возразил, что отношения между Югославией и Германией в данное время остаются напряженными из-за неясности по поводу присоединения Югославии к тройственному соглашению. Молотов ответил, что присоединение Югославии к «Оси» Берлин – Рим – Токио не противоречит сущности предлагаемого пакта и что германо-югославские отношения – это проблема, которая должна решаться Берлином и Белградом. Со своей стороны Советский Союз, заявлял Молотов, рассматривает свой пакт о ненападении и дружбе как вклад в дело сохранения мира и ослабления напряженности на Балканах7.

Советско-югославский пакт о ненападении датирован 5 апреля, хотя на самом деле он был подписан ранним утром 6 апреля 1941 г.8. После церемонии подписания в Кремле состоялся банкет. Среди участников был советский дипломат Николай Новиков, который в своих мемуарах вспоминал следующий разговор между Сталиным и Савичем, главой югославской делегации:

Савич : А если они [немцы] нападут на нас, мы будем сражаться до последнего человека. И вам, русским, тоже придется воевать, желаете вы этого или нет. Гитлер сам никогда не остановится. Его надо остановить.

Сталин : Да, вы правы, Гитлер сам не остановится. У него далеко идущие планы. Могу вам сказать, что нас немцы тоже запугивают, только мы их не боимся.

Савич : А известно ли вам, господин Сталин, о слухах, будто Германия собирается напасть в мае на Советский Союз?

Сталин : Пусть попробует. Нервы у нас крепкие. Мы не хотим войны. Поэтому и заключили с Гитлером пакт о ненападении. Но как он его выполняет? Знаете ли, какие силы немцы придвинули к нашим границам9?

Впрочем, красивые слова Сталина не подкреплялись действиями. В тот же день немцы, обеспокоенные затруднительным положением итальянской кампании в Греции, а также враждебным отношением нового правительства в Белграде, начали вторжение в Югославию и Грецию. Уже через две недели Белград потребовал мира. Британские войска, сражающиеся в Греции, продержались немного дольше, однако уже к началу мая они покинули материковую часть страны, оставив ее в немецкой оккупации. Югославия не получила от СССР ни значительной поддержки, ни материальной помощи. Возможно, если бы Югославия продержалась чуть дольше, помощь со стороны Советского Союза поступила бы, однако Сталин, столкнувшись с еще одной молниеносной победой Германии, решил не вступать в конфликт с Гитлером из-за Югославии. Вообще, с падением Югославии Сталин, похоже, решил, что отныне наилучшим способом справиться с Гитлером будет политика умиротворения10.

До начала Второй мировой войны Сталин нередко критиковал англо-французскую политику умиротворения, мотивируя это тем, что уступки Гитлеру лишь разжигают его аппетит в плане территориальных приобретений. За три месяца до 22 июня 1941 г. он решил оставить в стороне эти соображения и постараться отвратить Гитлера от начала войны несколькими щедрыми жестами дружбы, рассчитанными на то, чтобы продемонстрировать мирные намерения в отношении Германии.

Первым из этих жестов стало подписание 13 апреля пакта о нейтралитете с Японией. Так как Япония была одним из партнеров Германии по тройственному пакту, подписание советско-японского договора должно было ясно показать Гитлеру, что Сталин все еще заинтересован в переговорах и заключении сделок с Германией и ее союзниками. Более того, в советской прессе пакт о нейтралитете был представлен как логическое следствие сделанных Советскому Союзу до этого предложений присоединиться к пакту трех держав11. Конечно, договор с Японией также должен был защитить дальневосточный фланг СССР в случае войны с Германией. Однако Сталин не так уж верил в то, что Япония в таких обстоятельствах будет сохранять нейтралитет. Политический символизм пакта имел даже большее значение, чем его стратегическая важность. Сталин сам четко дал понять это Берлину, публично продемонстрировав свое расположение к Германии 13 апреля, когда провожал на поезд уезжавшего из Москвы министра иностранных дел Японии Мацуоку. Попрощавшись с Мацуокой на вокзале, Сталин отыскал Шуленбурга, демонстративно обнял его и сказал: «Мы должны остаться друзьями, и Вы должны теперь все для этого сделать!» Затем он повернулся к немецкому военному атташе Кребсу и сказал ему: «Мы останемся друзьями с Вами в любом случае»12.

7 мая в советской прессе было объявлено, что Сталин назначен председателем Совета народных комиссаров, то есть стал главой правительства, одновременно сохранив за собой пост генерального секретаря советской коммунистической партии. Молотов продолжал выполнять две функции одновременно: с 1930 г. он занимал пост премьер-министра Советского Союза, а в мае 1939 г. был назначен народным комиссаром иностранных дел и стал заместителем Сталина. Согласно соответствующему решению Политбюро от 4 мая, причиной назначения Сталина была необходимость достичь лучшей согласованности действий партии и государственных органов в непростой международной обстановке, которая требовала значительной мобилизации оборонительной способности страны13.

Москва длительное время культивировала образ Сталина как миротворца и посредника, и, конечно, Шуленбург телеграфировал в Берлин, что он «уверен, что Сталин использует свою новую должность для того, чтобы лично принимать участие в поддержании и развитии добрых отношений между Советами и Германией»14. За назначением Сталина главой правительства последовал еще ряд шагов в направлении умиротворения. 8 мая советское новостное агентство ТАСС опровергло слухи о том, что к советской границе стягиваются войска. На следующий день Советы отказались от дипломатического признания эмигрантских правительств оккупированных Германией Бельгии, Норвегии и Югославии. 12 мая Советский Союз признал антибританский режим в Ираке. 24 мая Шуленбург сообщил в Берлин, что политика Сталина «направлена прежде всего на то, чтобы избежать конфликта с Германией», и это доказывает «позиция, занятая советским правительством в последние недели, тон советской прессы… и выполнение заключенных с Германией экономических договоров»15. В начале июня Германия захватила Крит, после чего СССР быстро отказался от признания суверенитета Греции. Апогеем кампании Сталина по умиротворению стало обнародованное 13 июня 1941 г. сообщение ТАСС, в котором опровергались слухи о конфликте и надвигающейся войне между Советским Союзом и Германией. СССР, сообщало ТАСС, как и Германия, соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, и все сообщения об обратном – ложь и провокация. В сообщении отрицалась информация о новых притязаниях Германии на территории СССР, однако не исключалась возможность переговоров в случае, если подобные притязания возникнут16. В остававшиеся до начала войны мирные дни советское правительство сделало еще ряд намеков Германии на то, что оно открыто для переговоров.