Письма на воде - Арина Холина

Ирочка не мешала. При том, что она была ревнивой, не думаю, что ее чувства были продиктованы любовью. Ей просто нравилось быть маленькой гаденькой сучкой, которая не может привлечь людей своим обаянием, но лелеет миф о собственной значимости. На деле это означает, что она не умеет дружить, но удовлетворена тем, что мешает всем жить. Правда, это касалось лишь тех, кто был в ее зоне видимости.

Она не позволяла нам с Никитой разговаривать. Отвратила его от друзей-байкеров.

Ирочка была слишком ленивой, чтобы подозревать мужа. Никита сказал, что задержится на работе – значит, она может без помех смотреть свои мыльные оперы с испанским акцентом. Уехал в командировку – тем лучше, приедет мамочка и приготовит ей обед. Можно позвать соседку-подружку, такую же бездельницу, и обсудить отношения Анастасии Заворотнюк с Сергеем Жигуновым или с новым бойфрендом.

Жена Никиты ревновала к тем, кого считала лучше себя – будь то мужчина, женщина и даже «Мерседес SLK». Интрижки Никиты ее не интересовали.

Она как-то позвонила мне в полтретьего ночи:

– Никита у тебя?

Я не сразу узнала ее высокий голос. Думала, мне приснилось.

– Ира, это ты?

– Никита у тебя? – повторила она.

– Ты бы хоть извинилась, – рассердилась я. – Три часа ночи.

– Половина третьего.

– Ты что, пьяная?

– Ты с Никитой?

– Ир, ты охренела, что ли?! Какой, в жопу, Никита? Откуда, бл…, столько наглости, звонить мне в такое время и даже не извиниться? Мозги у тебя есть?! – орала я. – Я тебе, бл…, буду каждый день звонить в четыре утра и спрашивать: «Никита у тебя?!» Тебе понравится?!

– Значит, у тебя его нет?

– Да с какой, на х…, стати?! – прокричала я и бросила трубку.

Никита слегка распустился. Не был дома две ночи подряд, не придумав никакой командировки.

Ирочка могла позвонить даже в Белый дом. В службу поддержки провайдера «Стрим». В секс по телефону. И все это принесло бы ей больше пользы, чем звонок мне. Но она выбрала меня – и не потому, что ожидала услышать в ответ: «Да, он у меня. Мы расфасовываем героин».

Нет. Она просто меня не любила. Разозлившись и обидевшись, первым делом подумала о том, как отыграться на мне.

Никита оправдался. Сказал, что потерял деньги, которые снял для выдачи зарплаты, не хотел говорить, устыдился и пил два дня без продыху.

Это мы с ним вместе придумали.

Наверное, не надо было ей хамить. Можно было просто отключить телефон. Но для меня вся ее душевная грубость, невоспитанность, ее беспричинная неприязнь к миру выразилась в этом ночном звонке – и я ответила ей тем же.

– Что у тебя с Никитой? – приперла я Сашу к стенке.

– Ну что-что? У нас секс! – завелась она.

– Саша, скажи мне, а? – настаивала я. – У меня есть ты, Никита и еще обезумевшая Ира! Я имею право знать!

– Послушай… Это чистой воды любопытство. Какая тебе, по большому счету, разница?

Я закусила удила, хотя она была права. Это досужий интерес.

– Вы вмешиваете меня в свои отношения… – любопытство подстегнуло меня предпринять еще одну попытку.

– Ты сама вмешиваешься, честное слово, – перебила меня Саша.

После этого разговора наши отношения снова стали напряженными. Я пробовала поговорить с Никитой, но тот не хотел ни над чем задумываться.

Между ними было нечто большее, чем просто секс. Может, они и не делились переживаниями, но они выражали свои чувства в постели – и скоро уже хлопья вулканической пыли из вулкана их страсти засыпали все вокруг.

Ирочка наконец-то оживилась. Она не хотела разводиться – это было стыдно. Ее не могли бросить. К тому же если не мыслями, то чувствами она понимала, что из всех молодых людей, которые могли бы любить ее по расчету, Никита был самый привлекательный, деловитый, лучше всех играл роль мужа.

У нее уже был опыт. Это открылось случайно – проболталась Никите соседка.

Та самая соседка, которая числилась в лучших подругах Ирочки и была замужем за мордатым водителем «Скорой помощи» усатым краснорожим молчуном, однажды явилась к Никите часов в одиннадцать вечера, с бутылкой водки и домашней закуской.

Соседку звали Люся.

У нее был тот самый печальный брак, когда люди женятся, не найдя лучшего применения отпущенной им жизни. Сексуальность, так и не заинтересовавшая их как следует, ищет выхода в материнстве – в надежде, что тогда жизнь обретет смысл – и вот они уже стоят на Поклонной горе, она – в платье из искусственного атласа, он – в черных брюках, отвисших на попе.

Они делают ребенка и, погруженные в хлопоты выживания, не ощущают пустоты, что их разделяет. Возможно, со временем мать превратится в фанатичку, которая направит все свои невыраженные чувства против ребенка – она будет душить его любовью и заботой, пока тот не станет либо избалованным животным, которое писается на ковер и кусает гостей, или же отвернется от нее.

Все знают, что материнская любовь может обернуться разрушительной силой громадной величины.

Слепая материнская преданность порождает чудовищ – неблагодарных, или несчастных, или закрытых для мира. Одинокие люди с вуалью грусти на лице, которых мы каждый день видим в метро и временами думаем, что они могли бы выглядеть и получше, отгораживаются от жизни, нарочно выглядят плохо, потому что не хотят, чтобы их любили. Им вполне хватает той каторги, к которой их приговорила родная мать.

Иногда материнская любовь прячется за злостью, раздражением, за личной трагедией, но это всегда любовь, пусть и страшная, и отвратительная.

Как это ни глупо, ни странно и ни драматично, многие люди стремятся изменить не свою настоящую жизнь, а прошлое – они без конца возвращаются к старым переживаниям, сетуют на то, какая доля им досталась, и не замечают, что их жизнь, которая могла бы стать замечательной, если бы они только захотели, проходит.

Но тогда, год назад, Люся еще не была сумасшедшей мамашей – она даже тяготилась сыном и мужем, и в тот самый вечер, когда Ирочка уже два дня отдыхала в Адлере, а Люсин усатый муж уехал к родственникам в Саранск, она постучалась к Никите.

Это был акт доверия и одновременно предательства. Она не знала, кому еще посвятить нерастраченную сексуальность, кроме мужа своей подруги, соседки. Детская наивность и взрослая жестокость – даже Никита растерялся.

У Люси была большая грудь. Никита не знал, куда от нее деться – грудь преследовала его, как кинематографический Дракула: вот герой забежал в пустую комнату, запер дверь, обернулся – а вампир уже там!

Усомнившись в собственных прелестях, Люся решилась опорочить Ирочку.

Давным-давно, лет в двадцать, Ирочка познакомилась с хорошеньким мальчиком Ромой. Рома работал на радио. У него были глаза олененка Бэмби, с пушистыми, как еловые лапы, ресницами. Длинное смуглое мускулистое тело, которое было так приятно обнимать, лежа с ним на диване. Рома был горячий – Ирочка запускала руки ему под майку, клала ладони на живот и грелась.