Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы - Барбара Мертц

Вот другой образчик истинной в своей лаконичности поэзии:

Боги, которые жили прежде, покоились в их пирамидах;

Обожествленные мертвые также похоронены в их пирамидах;

И те, кто построил дома,

Которых больше нет.

Я слышал рассуждения Имхотепа и Хордедефа,

Словами которых так часто говорят люди.

Где их место теперь?

Их стены развалились, и домов их больше нет,

Как если бы их никогда не было.

Посмотрите, к чему ведет нас автор, – тщета мирской власти не менее велика, чем тщета интеллектуальных достижений; даже мудрость не может спасти знаменитых мудрецов прошлого от забвения. Вывод? Ешь, пей, веселись…

Менестрели, развлекавшие вельможу на его праздниках, распевали эту песню; некоторые из слушателей начертали ее слова на стенах своих гробниц, где они стали исповеданием веры. Некоторые вельможи копировали другую песню арфиста, выражающую иной подход к жизни и смерти.

Я слышал те песни, что в древних гробницах,

И что они говорят,

Восхваляя жизнь на земле и принижая область мертвых.

Хорошо ли они делают, говоря так о стране вечности,

Честной и справедливой,

Где нет ужасов?

Ссоры отвратительны ей; никто не насмехается над своим собратом.

Это страна, против которой никто не может восстать.

Вся наши родня покоится там с начала времен.

Потомство миллионов приходит туда, каждый человек.

Ибо никто не может остаться в земле Египта;

Нет ни одного, кто бы не ушел.

Протяженность всего земного – только сон,

Но добром встречают того, кто достиг Запада.

Любая из этих красивых и грустных песен прозвучала бы странно в гробнице вельможи Древнего царства, в которой выражались наивные ожидания материальных благ будущей жизни. В эпоху IV династии вельможи хвастались своими деяниями и повышениями по службе. «Я получил за это великие похвалы; никогда не совершал подобного ни один вельможа передо мной». Биографические надписи I Переходного периода тоже говорят о великих делах. «Я спас мой город, – ядовито замечает один вельможа, – от ужасов царского дома». («Ну, знаете ли!» – воскликнул бы Хуфу.) Но в текстах этого периода есть нечто новое – почти тревожное утверждение других деяний и иных достижений, резко противостоящих бахвальству карьерой или богатством.

«Я давал хлеб голодным, воду жаждущим и одежду раздетым. Я хоронил стариков. Я был отцом сироте, мужем вдове. Я не делал зла народу, ибо это ненавидит бог. Я отправлял правосудие, как желал царь…» – таков взятый из многих надписей перечень добродетелей, притязания на которые характеризуют этот период.

Было бы цинизмом говорить, что некоторые из людей с такими притязаниями были безнадежными грешниками. Важен факт, что эти притязания высказывались. Стремление к бессмертию, вероятно, вещь такая же древняя, как сам человек. Даже неандертальские охотники хоронили своих мертвых с орудиями, которые понадобились бы тем в будущей жизни, с запасом пищи для самого длинного из путешествий. По мере того как общество становится более сложным, а жизнь – более приятной и желанной, человек ищет все новые средства продления удовольствий – роскошные гробницы, запасы пищи и прочих нужных вещей, сложные методы сохранения тела, золото, драгоценности и высокое положение. Но человек никогда не был уверен в том, что его золото является подходящим средством обмена в раю. Социальный распад и физические разрушения I Переходного периода придали сомнениям египтян большую остроту. В течение всего этого периода мы видим, наряду с цинизмом и гедонизмом, попытку заменить ценности, оказавшиеся неадекватными, другими, которые, будучи невидимыми и неосязаемыми, не подвержены распаду.

Смутные ссылки на суд над мертвыми встречаются уже в «Текстах пирамид», но ясную картину концепции мы получаем только после краха Древнего царства. Судья – это Ра, солнечный бог, и создание, которое стоит пред лицом правосудия, – это человеческая душа. «Ошибки твои будут изглажены и вины твои стерты взвешиванием на весах в день рассмотрения твоих качеств, и позволено будет тебе присоединиться к тем, кто в солнечной ладье». Образ весов правосудия не требует комментариев. На весах взвешиваются грехи и добродетели умершего человека, и только добрые дела могут обеспечить вечную жизнь.

Вопросы, которые задавали люди того смутного, трудного времени в таком отдаленном прошлом, отнюдь не уникальны. Это универсальные вопросы, которые задавали все когда-либо размышлявшие над трагедией жизни и тайной смерти. Но никогда ни прежде, ни после, пока еврейские пророки не начали свои долгие дебаты с Богом, люди не выражали эти вопросы столь ясно и столь красноречиво, как египтяне I Переходного периода. Со всем почтением к закону объективности в истории, я не могу не чувствовать в этих вопросах и в ответах, которые нашли египтяне, что они достигли высочайшей точки своего духовного и философского развития.

В течение двух поколений после окончания царствования VI династии мы знаем очень мало о фактических событиях. Клубы пыли, поднятой падением такого могучего сооружения, как Древнее царство, затемняют события и людей; из тумана слышны только стенания пророков, говорящих о катастрофе. Манефон дает списки фараонов VII и VIII династий, но исследование показывает, что они могли продержаться всего четверть столетия и эфемерные фараоны почти не оставили современных надписей. Вместо них появляются имена и титулы местной знати, в гробницах и в каменоломнях.

Около 2150 г. до н. э. облака начинают редеть, по крайней мере в одной области. Эта область называлась Фаюмской – великий озерный оазис к югу от Дельты. Здесь, в городе Гераклеополе, могущественная семья захватила контроль и установила порядок на собственной территории. Властители Гераклеополя вскоре заключили союз с другим благородным домом, правившим в Ассиуте, в Среднем Египте. Они установили контроль над значительной частью страны, и правители Ассиута сообщали: «Каждый чиновник был на своем месте, и никто не сражался. Не мучили ни ребенка рядом с его матерью, ни горожанина рядом с его женой».

Если это правда, то эти достижения должны были значительно облегчить участь угнетенного народа, а имя Ахтоя, номарха Гераклеополя, должно было поминаться с благодарностью. Наследники Ахтоя сохраняли его имя, и единственный способ, которым мы можем отличить одного от другого, – это через посредство чередующихся обращений друг к другу. Манефон отводит им две династии, IX и X. О первой дюжине царей из Гераклеополя мы знаем очень мало, но к середине Х династии мы попадаем на более прочные основания. Ахтой IV, третий царь этой династии, был хорошим правителем и чувствовал себя вправе давать советы своему сыну, который должен был наследовать трон. Текст называется «Поучение Гераклеополъского царя Ахтоя своему сыну Мерикара» и является одной из наиболее известных египетских литературных работ. Текст принадлежит к так называемой «литературе мудрости» и состоит из полезных указаний юноше из уст старшего, более искушенного человека.