Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминаяблагодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал,что для него открылось что-то новое, — вечно мучивший его вопрос о тщете ибезумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос:зачем? к чему? — который прежде представлялся ему в середине всякого занятия,теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, апредставлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он,или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде;не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, новспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомненияего исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялисьему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую,светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого иливиноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бымерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:

«Ну и пускай такой-то обокрал государство и царя, агосударство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просилаприехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», — думал он.

Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел туже праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые онпроводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки изнакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, котораязахватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более иболее тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и онаперестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им сталоовладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, чтото положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступаеткатастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал вовсем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним избратьев-масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова,пророчество относительно Наполеона.

В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатомсказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бочеловеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».

И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему устаглаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре —десять два».

Французские буквы, подобно еврейскому число-изображению, покоторому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеютследующее значение:

a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w..x.. y.. z

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130140 150 160

Написав по этой азбуке цифрами слова L`empereur Napoleon[император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666-ти и что поэтомуНаполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того,написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел,который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел,изображающих quarante deux, опять равна 666-ти, из чего выходит, что пределвласти Наполеона наступил в 1812-м году, в котором французскому императоруминуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себевопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, наосновании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответна занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L`empereurAlexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счелбуквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666-ти. Один раз,занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя — Comte Pierre Besouhoff;сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s,прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогдаему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в егоимени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал LeRusse Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает«е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L`empereur.Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ;L`Russe Besuhof, равное 666-ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связьюбыл он соединен с тем великим событием, которое было предсказано вАпокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Еголюбовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l`empereurNapoleon и l`Russe Besuhof — все это вместе должно было созреть, разразиться ивывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, вкоторых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великомусчастию.

Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву,обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошознаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав кграфу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.

Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальныхтанцоров.

— Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? — сказалкурьер, — у меня полна сумка писем к родителям.

В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу.Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя кМоскве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнююафишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиямио раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием4-й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказеназначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и нехотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться отжелания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание,афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатныйприказ и письмо к Ростовым.

Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности ипоспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурноидут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей поМоскве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русскихстолицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя — все это с новойсилой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставлялоего со времени появления кометы и в особенности с начала войны.