Тихий омут - Найджел Маккрери

— Доктор, вы потратили несколько минут, перечисляя все, что ее не убивало, за исключением случайного метеоритного дождя и нападения крокодилов. Если я сейчас же не услышу, что ее убило, привяжу вас к одному из этих столов и буду протыкать вашим же инструментом, пока вы мне не скажете.

Ей хватило вежливости рассмеяться.

— Очень хорошо. Помните, мы нашли нескольких мелких животных внутри ее грудной клетки? Это заставило меня призадуматься. Что могло стать причиной их смерти, причем смерти такой быстрой, что они не успели убежать? Короче говоря, я исследовала содержимое желудка бедняги — по крайней мере того, что от него осталось, — на токсины. И обнаружила несколько разновидностей.

— Яд! — Это последнее, чего мог ожидать Лэпсли.

— Действительно. Точнее, внутренняя поверхность ее желудка, печень и почки были пропитаны колхицином — лекарством, которое в малых дозах применяется при лечении подагры.

Лэпсли покачал головой:

— Значит, она случайно допустила передозировку своих собственных лекарств? В лесной-то чаще?

— Понятия не имею, как она оказалась в лесу, — строго ответила доктор Катералл, — но она точно не передозировала свое лекарство. Во-первых, она не страдала подагрой и нет никаких указаний, что та когда-нибудь у нее была. Во-вторых, содержимое желудка показывает: она принимала яд не в виде таблеток, как колхицин чаще всего продается, а, я могу это назвать только так, в сыром, необработанном виде.

Лэпсли начал ощущать себя простаком, попавшим в сомнительную ситуацию, отдавая все пространство доктору Катералл, чтобы та могла выйти на линию удара.

— Вам это тоже придется объяснить.

— Колхицин получают из семян растения, известного под названием луговой шафран или осенний крокус, хотя, и это довольно странно, на самом деле это никакой не крокус. Несмотря на время, которое прошло, в желудке остались следы семян. Могу лишь предположить, и это действительно предположение, что она каким-то образом употребила внутрь луговой шафран в таком количестве, которого хватило на смертельную дозу колхицина.

— Случайно?

Доктор покачала головой:

— Я не представляю, как это могло получиться. Для начала, луговой шафран не растет нигде в радиусе пятидесяти километров от места, где ее нашли. И кроме того, хватает следов других веществ в желудке. Так что я практически уверена, что растение попало в него в виде печенья.

Потребовалось время, чтобы Лэпсли наконец понял, о чем ему говорят. Он ухватывал отдельные слова, но выстраивание их вместе в форме предложения, даже такого витиеватого, какие предпочитает доктор Катералл, заводило его в такие дебри, куда он действительно не хотел заходить. Несмотря на прохладу в помещении, он ощущал покалывающий жар на шее возле плеч. Все было подстроено. Хуже то, что все было спланировано как семейное происшествие.

— Давайте уточним, доктор. — Он наконец обрел дар речи. — Вы понимаете, что говорите?

— Абсолютно. Передозировка колхицина, как в данном случае, особенно болезненна и вызывает длительный эффект. Если его давали умышленно, то, я бы сказала, это сродни пытке.

В комнате повисла тишина.

— Теперь это становится расследованием убийства, — проговорил Лэпсли.

Когда Дэйзи Уилсон просыпалась от глубокого сна, встревоженная видениями о длинном обеденном столе, вокруг которого в стесненном молчании сидели безликие фигуры, она поднималась от одной из своих прежних личностей к другой, как шарик, плывущий сквозь слои облаков.

На какой-то момент она стала Элайс Коннелл, бывшей библиотекаршей из Эппинга, одиноко жившей с белым котом в маленьком домике у канала. Ей нравилось гулять днем вдоль канала лишь потому, что там можно было встречать людей и улыбаться им. Иногда вместе с ней гулял кот. Потом Элайс осталась в прошлом, и она стала помешанной на коллекционировании викторианских расчесок Джейн Уинтерботтом (та держала свою коллекцию в квартире на нижнем этаже викторианского здания в Челмсфорде), у которой не было никого, кому она могла бы свою коллекцию показать. Образ Джейн тоже растаял, и она превратилась в Вайолет Чэмберс, пожилую вдову, живущую в слишком большом для нее доме, слишком гордую, чтобы дружить с соседями, которая сидела у окна в гостиной и наблюдала, как жизнь проходит мимо нее. А потом Вайолет ушла, и она оказалась Дэйзи Уилсон, старушкой с покрытыми язвами ногами, видевшей сны о днях славы, когда она была танцовщицей в шоу в Вест-Энде.

И по мере того как Дэйзи отходила ото сна и коконы ее прежних обличий сползали с нее, как змеиная кожа, она смутно вспоминала, что были и другие, еще до Элайс Коннелл. Имена теперь уже забылись, и она могла лишь восстановить смутные очертания украденной памяти: старая, мощенная камнем улица где-то в южной части Лондона с ржавыми трамвайными путями посередине; знакомое место в гостинице с полупинтой ирландского портера на столике; серая комната с серой металлической кроватью; мучнисто-синее пальто на гагачьем пуху; гребень из черепахи… Ни лиц, ни имен, лишь обрывки виденных и полузабытых вещей. Фрагменты слишком большого количества жизней, кусочки самых разных головоломок, упавших на пол и перемешавшихся так, что теперь ни за что не собрать.

А до всего этого — длинный обеденный стол, уставленный чашками из тонкого фарфора, и эти молчаливые фигуры. Эти молчаливые ждущие фигуры.

Она немного полежала. Солнечный свет весело резвился на потолке ее комнаты, давая мозгу лениво перебирать эти фрагменты, пока она не сможет собрать себя воедино. Дэйзи Уилсон. Она Дэйзи Уилсон, и она начинает новую жизнь в маленьком приморском городке с названием Лейстон-он-зе-Нейз, лежащем на восточном побережье. Ей нужно место, где жить, ей нужно завести несколько друзей, и еще ей нужно немного денег. Это главные вопросы дня.

В конце концов она встала с кровати и выглянула в окно гостиничного номера. Еще рано. Граница между водой и облаками была едва различима, одно смешивалось с другим на огромном сером полотне. Лишь большой контейнеровоз, медленно ползущий справа налево, указывал положение горизонта.

Дэйзи умылась, оделась, вышла из комнаты и направилась в ресторан, куда заходила предыдущим вечером. Столики были застелены и сервированы для завтрака: на белой материи разложены ножи, вилки, ложки, маленькие горшочки с джемом и блюдечки с маслом. На скатертях еще можно было разглядеть призрачные следы старых пятен от кофе. Маленькие значки указывали, какие столики резервировались для каких комнат. Она нашла столик для комнаты 241, накрытый на одну персону, и села. Через несколько секунд девушка в черной юбке и белой блузке с усталым видом подошла к ней.

— Доброе утро, мадам. Вы будете чай или кофе?

Дэйзи секунду подумала. Она чайная или кофейная душа?

— Чай, пожалуйста, — наконец сказала она.

— Вы хотите что-нибудь на завтрак?

Более короткое колебание на этот раз.