Мой одесский язык - Татьяна Соломатина

У меня была любимая опера – «Паяцы» – потому что самая короткая.

И любимый балет – «Лебединое озеро» – его я смотрела раз семнадцать. Слушала, да. Разумеется, слушала. Я просто закрывала глаза и слушала, дыша Оперным. И это совсем не то что слушать запись, пусть и на самой лучшей стереосистеме, вдыхая всего лишь воздух. Я понимаю, зачем иные безбожники ходят в церковь.

Естественно, я посещала и филармонию, как любой порядочный учащийся ДМШ. Но оркестр, играющий со сцены, да и сама одесская филармония, тоже очень красивая, не вызывали во мне такого просветления, как Оперный.

Илья Глазунов со своими декорациями оказался очень кстати. Не дай тогда папе профком (или партком) билеты на «Маскарад», не дежурь мама по школе-интернату, не окажись я в нужном месте в нужное время на галёрке – не было бы в моей жизни чего-то огромного и важного.

Во всяком случае, свой поход в Оперный с классом на дневной спектакль я вспоминаю с омерзением. Толпа мартышек на богослужении. Иначе и не назовёшь.

Всегда и везде нужно оказываться в нужное время. Или не оказываться вовсе. Иначе, не узнав молитвы, так сразу и погрузишься в фарс.

Финал гремит; пустеет зала;

Шумя, торопится разъезд;

Толпа на площадь побежала

При блеске фонарей и звезд…[14]

До сих пор в любом Оперном театре моё любимое время – чуть до начала. Оживает оркестровая яма, шелестят страницы нот, гудят, поют, переливаются короткими трелями инструменты, жестикулирует Первая Скрипка… Зал неспешно, разнотемброво прокашливается. Гаснет свет. Дирижёр расправляет крылья… Всё. Миг между отрывом от земли и свободным полётом называется вознесением. Я могу уходить. Я не профессионал. Я жестокий любитель, налетавший слишком много музыко-часов. Вдруг мне не понравится, как они именно сегодня играют? Но момент вознесения мне дорог до сих пор, как впервые. А уж в ложе ли он с тобой случается, в партере или на галёрке…

И да, – я выросла космополитом.

Моя мама уже давно величает папу поцем.

Улица Бебеля снова Еврейская.

Оперный реставрировали так долго, что можно было «надстроить» всю Одессу ещё раз.

Я ни разу не была в нём после реставрации.

И, наверное, уже никогда не буду.

– Где же та Сегедская? – спросил таксист.

– Так вот она, мы по ней едем! – удивлённо вскинулась я.

– Ну, с ума сойти! Я вас спрашиваю, где же та Сегедская, что вам надо!

– Где та Сегедская, что нам надо? – строго уточнила я у менеджера.

Пока она выясняла у своего вечного телефона, что нам надо, мы въехали под какие-то ворота с колючей проволокой, объехали пару двориков и наконец вернулись туда, откуда повернули. Телестудия АТВ находилась в боковом подъезде того самого здания, что вечно торчит в торце Сегедской, как когда-то в торце проспекта Мира торчал ресторан «Киев» – строение, воткнутое несогласным купцом поперёк желания дома Романовых иметь проспект имени Александра прямо в море. И ничего, представьте, ему, купцу, за это не было, кроме процветания. А в нынешней Российской империи несогласных купцов учат вышивать на пяльцах. По обоюдному согласию. Купцов и строгого режима, разумеется. Ну да ладно.

Свой кайф я уже сегодня получила. Потому что прекрасное утро, балкон с сигаретой и Приморский бульвар оттуда же весь поперёк себя вдоль.

– Почему она сказала мне «будь ласков»? – спросил меня муж, вынося на этот балкон мой утренний медитативный кофе «ко второй сигарете» (патентуйте название, пока не поздно: «Кофе ко Второй Сигарете» – смыслов больше, чем того кофе. И фонетика терпимая – «КаВээС»), приняв до того поднос у официантки, доставившей жизненно необходимый мне кофеин прямо в номер. Всё-таки, при всём многообразии прекрасного шведского стола «Лондонской», «дежурный» кофе там поганый. Впрочем, как и везде. А «шведский стол» – это было модно лет пятнадцать назад. В Египте. Ныне словосочетание «шведский стол» – ругательное, и мы стараемся его к себе, любимым, пореже применять. Но «Лондонской» можно простить все́хнее за совершенную гефилте фиш с тех же завтраков. Просто-таки идеальную. Но утро-то надо начать с кофе, а не с рыбы! «Жора, жарьте нам рыбу. – Рыба вся. – Жарьте всю!»

– Почему я должен быть ласков с незнакомой мне девушкой?

– Тебе что, жалко быть ласковым с незнакомой тебе официанткой? – после первого глотка кофе во мне морем разливанным бурлило благодушие. «Надо же! Надо же! Надо же!» – веселилось во мне! Надо же – во мне, одесситке, нет ни капли украинской крови, но я знаю, что такое «Будь ласка!». Надо же – в моём муже, коренном москвиче, есть, судя по семейным разговорам, шестнадцатая хохла, а он не хочет быть ласков. Надо же – в Одессе, на Приморском бульваре, в «Лондонской» гутарят дэржавною мовою!

– Ты чего хихикаешь?!

– Да она просто сказала тебе: «Пожалуйста!» Ты же наверняка сказал ей спасибо?

– Ну да, сказал. Я ей: «Спасибо!» – а она мне: «Будь ласков!»

– «Будь ласка», а не «будь ласков», балда!

– Слушай, а на телевидении тебе не придётся говорить по-украински?

– Не по-украински, а украинскою, – поправила я мужа, а сама внезапно испугалась. А вдруг действительно? Только-только в Киеве я уже обогатилась экспириенсом двуязычного общения. Ребята с Пэршого Национального запытувалы мэнэ украинською, а я видповидала… тьфу ты!.. отвечала российською. Русскою. По-русски. Господи божэ, як правильно-то? Всё было, в общем и целом, прекрасно, но несколько гротескно. Напрыклад:

– Як вы розумиетэ, е майбутне у российськых пысьмэнныкив в Украини?

– Я думаю, что у российских писателей будущее есть на Украине. Потому как у российских писателей здесь есть и прошлое и настоящее. И куда, я хочу спросить, при таком раскладе может подеваться будущее?

И так далее, около часа в подобном духе.

– How do you do?!

– Всегда правой!

– Как вы это делаете?

– All right!

«Чуден Днепр при тихой погоде…»

В общем, вместо приветствия Наталья Симисинова – ведущая программы одесского телевидения: «Ночь: разговор», на запись которой мы, собственно, и отправились утром на Сегедскую – услышала от российского писателя:

– Говорим-то по-русски?!

– Ну конечно, Татьяна, конечно! – ответила милая, приятная ведущая, хотя я уже была готова услышать всё что угодно, от пионерского «Yes, I do!» до тихо шёпотом в сторону: «Или у неё «манечка»?»