По мосту через пропасть - Лора Брантуэйт

— Анна, принеси счет, пожалуйста!

Анна закусила губу почти до крови. Никогда прежде она не чувствовала себя с Адрианом простой официанткой, он называл ее «осенней феей» и относился соответственно, а тут… Как обслуга в дешевой закусочной, ну правда!

К слову об иллюзиях и самообмане. Кого же еще он может в ней видеть, как не официантку? Повара, что ли?

Она швырнула в угол маленькое махровое полотенце с безобидным розовым осьминогом, из которого методично выщипывала нитки, когда нужно было чем-то занять руки, чтобы не сойти с ума. Похоже, сегодня осьминог изрядно полысеет. Впрочем, так ему назначено природой. Лысый осьминог выглядит гораздо естественнее, чем осьминог пушистый.

Она распрямила плечи и вышла из кухни. Аккуратно выписала счет, подала его Адриану.

— Жаль, что вы уже уходите, — солгала она, нисколько не заботясь о том, чтобы вежливая ложь прозвучала правдоподобно.

— Нужно бежать, ты прости. Но мы обязательно зайдем еще.

Анна кивнула с видом «ну заходи, заходи, но не забудь гранаты: человечинку я люблю под гранатовым соусом».

— Приятно было познакомиться, Сьюзен.

— Взаимно, Анна.

Сьюзен встала, и Анна с мрачным удовольствием обнаружила, что Сьюзен на высоченных шпильках как раз одного с ней роста. Приятно знать, что можешь посмотреть на соперницу сверху вниз. При случае. Вряд ли, конечно, такой случай Анне представится…

Адриан не повернулся помахать ей рукой от двери, как обычно. Он смотрел на спину Сьюзен, прикрываемую изысканным плащом цвета «пепел розы». А Анна смотрела на его спину и ощущала, как в полной тишине кофейни обвивается вокруг нее тугим коконом немая тоска.

Двигаясь медленно, как в толще воды, преодолевая ставшее нестерпимым сопротивление резинового воздуха, Анна погасила светильники, заперла дверь, даже не удосужившись повесить на нее табличку «Извините, закрыто», поднялась по высоким ступенькам на второй этаж и упала на кровать. Матрас за время ее отсутствия, вероятно, покрылся каменной коркой, потому что падение отдалось в спине сильной тупой болью.

— Это просто жар. Меня лихорадит, — сказала себе Анна. Сказала вслух, наверное, чтобы убедительнее прозвучало.

Она лежала, неспособная пошевелиться, и смотрела в стену — потолок скучен. На стене дышали тени, отбрасываемые ветвями высокого каштана, растущего под окном, набегали, как тучи, на города, чьи очертания Анна угадывала в мозаике пятен и линий на лиловато-розовых абстракционистских обоях, на круглый, как луна, плафон ночника, который хорошо бы зажечь, но нет сил…

Сумерки сгущались — из опаловых делались голубыми, из голубых — синими, потом темно-серыми, и вот уже в комнате стоит темнота, и тени на стене резче, страшнее. Какая-то мысль стучалась в сознание Анны, но Анна отмахивалась от нее, и мысль послушно затихала на пороге разума еще на некоторое время, а потом снова принималась за свое беспокойное дело.

Эта мысль была об Адриане, и Анна не хотела ее думать. Она нырнула в спасительный сон, но спасение оказалось лишь иллюзией, потому что во сне Сьюзен танцевала танго прямо посреди кофейни вместе с Дереком, Джеймс угощал тетю Маргарет чаем, Анна стояла за стойкой, прибитая большими гвоздями к полу, а Адриан должен был прийти с минуты на минуту, но все не приходил.

Анна проснулась в два часа ночи от невыносимого холода, полежала минуты три, возвращая себе контроль над разметавшимися по кровати и какими-то одеревенелыми руками и ногами, и только потом сообразила, что настойчивый клацающий звук издают ее собственные зубы, выстукивающие горячечную чечетку.

Сил хватило ровно на то, чтобы снять туфли и забиться под одеяло. Ни о каком аспирине речь не шла — слишком далеко идти по маленькой спальне до ванной.

В следующий раз Анна открыла глаза, когда в комнате уже плескался неяркий свет пасмурного осеннего утра. В сознании таяли образы сумбурного, неприятного сна. Анна вспомнила вчерашний день — и ей страшно захотелось, чтобы он тоже ей приснился. Можно было бы отмахнуться, растворить осадок под теплыми струями упругой воды, спуститься вниз и заварить чай в ожидании Адриана.

Увы, эта роскошь была ей недоступна. Каждый взгляд, движение, слово, каждая секунда вчерашнего дня врезались в память, словно их вытравили кислотой по металлу. Воспоминания-шрамы.

Романтической сказке пришел конец.

Ее неосознаваемым мечтам пришел конец.

Той трепетной, радужной нежности, которую она испытывала к Адриану, пришел конец.

Пожалуй, сердце так же будет давать лишние удары, когда она будет видеть его, но вместо тепла по коже будет растекаться мороз.

Зачем было все начинать?!

Ведь у него и так все есть, есть деньги и титул, есть насыщенная столичная жизнь, есть семья, есть очаровательная подружка, похожая на киноактрису… Неужели в его жизни так остро не хватало чувств Анны Бартон, что он затеял эту игру?

Анна длинно и заковыристо выругалась. Это было испытанное средство по восстановлению душевного равновесия, но средство на крайний случай.

А впрочем… Есть ли у нее право осуждать его и предъявлять претензии? Она ему не жена, не невеста, не любовница — просто подруга, и все. Адриан познакомил двух своих подруг и все, никакой это не смертный грех…

Здравый смысл был холоден и беспристрастен, как и полагается здравому смыслу. Но женщина в Анне рыдала, и вонзала ногти в ладони, и грозила Адриану самыми страшными проклятиями, потому что она… черт, да она же и вправду влюбилась, и кто виноват, что слишком поздно поняла это?!

Анна питала глубокую уверенность в том, что, когда между двумя людьми что-то происходит, они оба об этом знают, путь и подсознательно, пусть и не отдают себе в этом отчета. Он наверняка где-то в глубине души чувствовал, что она к нему тянется и расцветает в его присутствии, и сам расцветал, так зачем? Зачем вмешал сюда Сьюзен? Хотел показать Анне, что у них ничего не получится?

Да она и так это знает, знала всегда, они же родились и выросли в разных мирах, и в разных мирах живут, и по узкому мосту, который лежит через эту пропасть, не пройти ни ему, ни ей. Она никогда не мечтала попасть на страницы светской хроники, развлекаться при свете вспышек фотоаппаратов, да и он в этой провинциальной дыре — как дельфин в обычной ванне, скоро задохнется…

Анна рывком поднялась с постели. В глазах потемнело, но совсем ненадолго. Ноги держали. Значит, лихорадка явно нервного происхождения позади.

Часы показывали восемь тридцать — очень мило с их стороны, есть время прийти в себя перед началом рабочего дня. Анна долго обливалась то горячей, то холодной водой, долго уговаривала свое лицо спрятать отеки и траурные полукружия под глазами. Лицо уступило, вняв веским косметическим аргументам вроде термальной воды, тоника, тонального крема и пудры. Анна решила, что, если не подкрасить глаза и губы, «штукатурка» будет смотреться как специальный макияж на покойнике, а потому потратила еще десять минут на работу с красками.