Женитьба доктора Поволжина - Александр Зернин

Глядя на сцену, где все жило поэзией, музыкой и танцем, Вика сама уносилась в эту жизнь, как в некий рай, и ей досадно было, что этот бородатый человек, ее муж, привязывает ее к земле. Правда, он элегантен в своем черном фраке и белом жилете, но он, наверное, любит Аллу, и они очень подходят друг к другу. Вике захотелось плакать. Она уже готова была согласиться, чтоб он остался мужем, но ей необходимо было удостовериться, что он действительно любит только ее. Она блуждала по сцене тоскующим взглядом. «Я хочу быть с вами, – мысленно обращалась она к воздушным балеринам, – а этот человек меня не пускает».

В антракте она сидела скучная, и мужу стоило большого труда вырвать у нее две-три реплики в ответ на его объяснения по поводу прекрасного балета, собравшего в театре весь музыкальный мир.

Подошли знакомые. Доктор вступил в разговор. Вика грациозно протягивала руку для поцелуя и продолжала сидеть безучастно.

Перед третьим действием они вышли сделать прогулку по залам. Фойе было полно нарядной публикой. Вика шла рядом с мужем, бросая по сторонам равнодушные взгляды.

– Отчего ты такая грустная? – спрашивал ее муж. – Мне так хочется, чтоб тебе было весело и интересно, а ты скучаешь. Скажи мне, чего бы ты хотела?

– Но вы меня не любите.

– Как так?

– Вы любите тетю Аллу.

– Опять все то же, – искренне возмутился муж. – Я люблю только тебя, и, если даже ты меня покинешь, то навсегда останешься моей мечтой.

Вика украдкой взглянула ему в лицо и внутренним чутьем вдруг поняла, что он говорит правду, но промолчала, не зная, как сказать, и доктору стало грустно. В этот момент они приблизились к буфету. Вика пожелала пирожного с кремом. Ей подали блюдечко и ложку. Она съела два пирожных и запачкала кремом пальцы. Вытерла их платком, но они остались липкими.

– Я пойду вымыть руки, – сказала она мужу.

Они прошли в конец коридора к дамской уборной. Доктор остался подождать у двери. В уборной никого не было. Вика сняла перстень и положила его на стеклянную полочку перед зеркалом над умывальником, затем вымыла руки и, вытерев их полотенцем, начала поправлять прическу. Она залюбовалась собой и прошла вдоль ряда зеркал, разглядывая себя со всех сторон. Никто ей не мешал. В это время раздался звонок, приглашавший публику занять места. Вика поспешила к двери. Муж ждал ее с некоторым волнением и, взяв ее под руку, повел в зрительный зал. Они пришли последними, и им пришлось протискиваться к своим креслам, беспокоя уже сидевших людей. Занавес поднялся, как только они заняли свои места.

Доктор не мог отделаться от грустных мыслей, потому что на его сердечно сказанные слова во время прогулки в фойе, Вика не ответила ровно ничего. Он потерял всякий интерес к спектаклю. Безучастность Вики передалась ему в полной мере.

«Неужели это будет тянуться без конца?» – подумал он с горестным чувством и вздохнул. Он не знал, что его слова все-таки дошли до сознания Вики, и что она тоже думала о нем, почти не глядя на сцену, и решила сказать ему что-нибудь ласковое. Она взглянула на него и удивилась, что он, совершенно не интересуясь сценой, смотрит почему-то вниз.

– Ты сняла перстень? – спросил он чуть слышно. – Ты не хочешь носить его. Мне это больно.

Вика вздрогнула и, взглянув себе на руки, почувствовала, что у нее замерло сердце. Она забыла перстень в уборной.

«Какой ужас… – подумала она, вся похолодев. – Ведь его украдут…» Она поспешно встала. Позади нее запротестовали. Муж удержал ее за руку, думая, что она капризничает.

«Какой ужас, – продолжала она волноваться, молча, почти упав в кресло, – не потому, что это два года жизни, а потому, что я его оскорбила. Надо скорее выйти, но как мне протиснуться? Все сейчас же запротестуют». Она волновалась все больше, не решаясь сказать об этом мужу. Сердце сначала замерло, а теперь билось, точно за ней гнались.

– Скоро кончится спектакль? – шепотом спросила она мужа.

– Теперь уже скоро, через несколько минут.

Эти несколько минут показались Вике бесконечной мукой. Никогда в жизни время не тянулось так долго. В висках у нее стучало. Она чувствовала, что ей становится дурно.

«Боже, когда же конец?» – спрашивала она с тоской. На сцене кордебалет заканчивал фигуру апофеоза, но Вику это не интересовало. Вдруг занавес начал опускаться. Вика вскочила и бросилась к выходу, но сидевшие слева от нее выбирались очень медленно и, как ей казалось, почти совсем не двигались с места, загораживая дорогу. Какая-то старая дама и балетоман, вступив в спор о качествах прима-балерины, совсем остановились. Вика готова была расплакаться. Наконец она выбралась в центральный проход, где можно было двигаться свободней. Почти бегом она направилась к выходу в коридор, но и там было уже полно народу. У вешалок разбирали верхнее платье. Вика расталкивала встречных, забывая, что это неприлично. За ней едва поспевал муж, не знавший, что подумать. Вот уже близко, еще десять шагов, но какая-то дама вошла в уборную раньше ее, а поперек дороги стал важный старик, медленно натягивая на себя меховую шубу, которую почтительно держал капельдинер. В этот момент Вика увидела, как в уборную вошла женщина в полосатом переднике, держа в одной руке метлу, а в другой ведро с опилками.

– Какой ужас… – беззвучно шептала Вика, – все пропало… туда уже вошли, а теперь еще эта баба с опилками… Господи, сжалься над ним, это я во всем виновата!

Вика почувствовала, что плачет. Наконец она достигла двери и, стремительно ворвавшись в уборную, бросилась к умывальнику, на котором она оставила… Она прижала обе руки к груди, остановившись… Перстень лежал на стеклянной полочке, сияя разноцветными лучами. Никто его не тронул. Вика схватила его и надела на палец. В глазах у нее на секунду потемнело. Очнувшись, она выбежала в коридор и упала в объятия мужа, который, страшно взволнованный, ждал у дверей.

– Простите… – шептала она, обвив руками его шею. Слезы хлынули из ее глаз. – Прости меня, ради Бога.

Вика почувствовала, как оболочка детства в одно мгновенье спала с ее души. Она вдруг стала взрослой.

– Ты такой любящий… такой милый… – шептала она, пряча голову на его груди, – прости меня, ради Бога.

Старый капельдинер, умудренный жизнью, закрыл их, став к ним спиной и развернув во всю ширь чью-то шубу.

– Это я во всем виновата, прости меня… – шептала Вика, – я все поняла, я сделаю все, чтоб искупить свою вину.