Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаральд Граф

В чем же заключались эти энергичные меры? В провокации и предательстве.

При посредстве пропаганды между нижними чинами ему удалось расшатать шедший на Петроград конный корпус генерала Крымова и остановить его продвижение. После этого он вызвал Крымова для объяснений. Во время них награждённый генералом пощёчиной Керенский, как говорят, поспешил «укрыться» под стол. В этот момент сзади, с револьвером в руках, бесшумно прокрался Б. Савинков. Раздалось несколько выстрелов, и Крымов, поражённый в спину, упал замертво. На выстрелы в комнату вбежали юнкера Николаевского кавалерийского училища, которые как раз несли там караул, а с другой стороны — солдаты. Савинков сейчас же вышел, а Керенский, придерживая распухшую щеку, объяснил, что генерал только что покончил с собой. Вслед за тем были арестованы в Ставке сам Корнилов и ряд других генералов. После Алексеева, временно принявшего должность главнокомандующего, на это место был назначен известный своими большевистскими тенденциями генерал Клембовский.

Корниловское выступление имело для нас, морских офицеров, самые печальные последствия. Таким удобным случаем, как «контрреволюционный заговор генералов», сейчас же не преминули воспользоваться большевистские агенты. От всех офицеров была отобрана подписка о признании Временного правительства и непричастности их к корниловскому выступлению. Очевидно, было рассчитано на то, что часть офицеров откажется выполнить требование, а тогда можно будет использовать это в целях агитации.

Фактически морские офицеры никак не могли участвовать в этом выступлении и даже ничего заранее не знали, но вполне понятно, что когда оно произошло, то все в душе ему сочувствовали.

Было очень тяжело отказаться от него и лишний раз подтвердить своё подчинение Временному правительству, которое все презирали. Однако этот вопрос надо было решить немедленно, так как уже вставали грозные признаки новой расправы с офицерами.

Командующий флотом, находившийся тогда в Ревеле, учитывая такой момент, поспешил издать приказ, в котором напоминал, что во время войны офицеры должны быть в стороне от всякой политики и только исполнять своё прямое дело. Этим он как бы отстранял всех морских офицеров от участия в событиях. Мы подписали подчинение Временному правительству.

Тем не менее без эксцессов не обошлось. В Або, по подозрению в сочувствии корниловскому выступлению, был расстрелян лейтенант А. И. Макаревич, а на «Петропавловске», якобы за отказ дать подписку, арестованы и тоже расстреляны лейтенант Б. П. Тизенко и мичманы Д. Кандыба, К. Михайлов и М. Кондратьев.

Арест и убийство этих офицеров командой «Петропавловска» произошли при следующих обстоятельствах.

30 августа, когда, в сущности, корниловское выступление было уже ликвидировано, судовой комитет «Петропавловска» созвал общее собрание команды. Председатель его объявил, что революционный комитет в Гельсингфорсе постановил взять у всех офицеров подписку в том, что они не подчинятся генералу Корнилову, а будут исполнять только распоряжения советов. Команда, как всегда в таких случаях, вынесла громкую резолюцию с требованием немедленной смертной казни Корнилову и передачи всей власти советам.

После собрания члены судового комитета обратились к старшему офицеру с вопросом, когда офицеры подпишут эту резолюцию. Им было сказано, что они вынесут и огласят свою собственную, а не предъявленную. Немного спустя в кают–компании собрались все офицеры и вынесли следующую резолюцию: «Отнесясь отрицательно к выступлению генерала Корнилова, вызывающему гражданскую войну, офицеры не подчинятся его распоряжениям, а будут исполнять приказания Правительства, действующего в согласии со Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов».

Её подписали все офицеры, кроме мичманов Кандыбы и Кондратьева. В конце концов удалось уговорить и их; таким образом, она была подписана всеми.

После завтрака, около часу дня, судовой комитет пригласил офицеров к себе и там ему была передана их резолюция. Она не удовлетворила ни комитет, ни присутствовавшую команду: они требовали, чтобы офицеры подписали именно их резолюцию.

Прения длились полтора часа и привели к тому, что офицеры согласились добавить к своей резолюции ещё фразу: «.и приказания Центрального Исполнительного Комитета, в согласии с местными организациями и выбранными ими органами».

Во время прений, в присутствии комитета и большого количества команды, конечно, не могло быть и речи о каких‑либо переговорах офицеров между собою. На перенесение же этого вопроса опять в кают–компанию не соглашался комитет. Офицерам приходилось решать и действовать самостоятельно.

В результате новую резолюцию, уже с добавлением, не пожелали опять подписать мичманы Кандыба и Кондратьев, а также лейтенант Тизенко, который только что приехал из отпуска и прямо с вокзала попал на собрание; в подписании первой резолюции он не участвовал.

Эти три офицера подали особое заявление: «1. Мы, нижеподписавшиеся, обязуемся беспрекословно подчиняться всем боевым, направленным против внешнего врага России, приказаниям Командующего флотом, назначенного Временным правительством, опирающимся на центрально–демократический орган; 2. Не желая проливать кровь русских граждан, совершенно отказываемся от всякого активного участия во внутренней политике страны; 3. Решительно протестуем против обвинения нас в каких–либо контрреволюционных взглядах и просим нам дать возможность доказать нашу преданность России посылкою нас на Церельский фронт, в самое непосредственное соприкосновение с внешним врагом нашей родины».

Мичман Михайлов, который всё это время стоял на вахте, по каким‑то соображениям тоже подписал не общеофицерскую резолюцию, а отдельное заявление.

Тогда было созвано общее собрание команды, на котором председатель огласил как общую резолюцию офицеров, так и отдельное заявление. Выслушав их, матросы отнеслись к ним совершенно спокойно, а потому офицеры считали, что вопрос уже исчерпан.

Вечером началась агитация. 4–я рота заявила, что она не желает иметь в своём составе лейтенанта Тизенко и мичмана Кандыбу и требует назначения нового ротного командира. Одновременно команда запретила Тизенко и Кандыбе съезжать на берег.

На следующее утро старший офицер позвал председателя судового комитета матроса- электрика Дючкова, чтобы как‑нибудь уладить инцидент. Тот посоветовал переговорить с ротами всем офицерам, подавшим отдельное заявление.

Так и было сделано. Вскоре мичман Кондратьев доложил старшему офицеру, что ему не удалось прийти к какому‑либо соглашению с ротой. Остальные три офицера должны были говорить позже.

Около 11 часов 30 минут к командиру корабля капитану 1–го ранга Д. Д. Тыртову пришёл Дючков и заявил, что он боится самосуда и считает, что будет лучше, если все четыре офицера будут арестованы и отправлены на берег, в распоряжение революционного комитета. Он добавил ещё, что революционный комитет предоставил решить самой команде, удовлетворительна ли такая подписка или нет.