Культурист - Борис Седов

– Ну вот мы и дома, – сказала мама, открывая дверь квартиры и впуская сына в прихожую. – В твоей комнате я почти ничего не трогала, так что все осталось по-прежнему.

– Что значит «почти»? – спросил Невский, бросая на пол пухлую спортивную сумку с парадной формой и дембельским альбомом и входя в комнату. С виду – все как прежде. Никаких изменений. Те же плакаты на стенах. Та же гитара в углу, и та же декоративная пальма в кадушке, ставшая несколько больше и ветвистее. И та же идеальная чистота. Даже запах тот же самый.

– Это значит, что я выбросила половину всех твоих таблеток и ампул, – спокойно ответила Вера Ивановна, кивнув на комод с телевизором, где хранилось бесценное «качковское» сокровище.

– Зачем?! – Влад недоуменно уставился на мать, а потом выдвинул ящик, достал шкатулку и открыл, проверяя сильно поредевшее содержимое.

– Очень просто, сынок, – улыбнулась Вера Ивановна. – Если ты еще не забыл, я – врач. И не могу допустить, чтобы в доме находились препараты с истекшим сроком годности. А у твоего «метандростенолона» и «сустанона» он вышел еще зимой.

– Ма, ты золото, – покачал головой Невский и ласково поцеловал мать в щеку.

– Я просто умная женщина, сынок, – сдержанно вздохнула Вера Ивановна. – Достаточно умная, чтобы понять: если твое драгоценное чадо в тринадцать лет хочет курить, прячась по подъездам, или в пятнадцать выпить пару бутылок пива в компании друзей, или в семнадцать, занимаясь спортом, принимать допинг, то одними уговорами и тем более бабьими истериками и слезами ничего не добьешься.

Скорее наоборот. Был бы жив отец – другое дело. Он все-таки мужчина. А так… Все, что я могу, так это довести до сведения подрастающего оболтуса необходимую информацию и рассчитывать на то, что он, то есть ты, мой милый, сделаешь правильные выводы. В данном случае – о синтетических гормонах. Как и любое лекарство, это палка о двух концах. И одинаково легко может принести как пользу, так и вред. Еще древние греки говорили: «Кто предупрежден – тот вооружен».

– За что я тебе очень и очень благодарен, – улыбнулся Влад. – Вместо того чтобы парить мозги и кричать об импотенции, ты помогла не только мне, но и всем нашим пацанам. Теперь они знают о спортивной фармакологии больше иного эскулапа. Как и я, любимый.

– Ладно. Оставим эту тему. Все уже сказано. Каковы твои планы?

– В смысле? – пожал плечами Невский. – На сегодня? Для начала приму душ, выведу из гаража машину. Заберу из военкомата паспорт. Встречусь с Димкой. А вечером, наверное, пойду в зал. К ребятам и Жоре. А что?

– Знаешь, Владик, я до сих пор всерьез не говорила с тобой об этом, но… – Вера Ивановна присела на краешек кровати, сцепила пальцы в замок на коленях и посмотрела сыну в глаза. – Ты уверен, что хочешь связать свою дальнейшую жизнь с Юлей? И навсегда уехать в Ленинград? Ты хорошо подумал? Вы ведь знакомы меньше недели. За такой срок нельзя узнать человека со всех сторон. К тому же она – опытная женщина, много видевшая и испытавшая в этой жизни, а ты, прости за прямоту, пока еще сущий мальчишка. Не обижайся, сынок. Я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Я не пытаюсь отговорить тебя, заставляя остаться в Риге и решая проблемы своего грядущего одиночества. Ты взрослый парень, почти мужчина, и вправе сам за себя решать. Рано или поздно дети должны покидать родительское гнездо и вить свое. Я не пропаду, за меня можешь не волноваться. Просто я хочу, чтобы ты относился к таким вещам, как женщины и место жительства, очень серьезно. Особенно сейчас, когда Латвия объявила суверенитет. Может так случиться, что, разочаровавшись в Юле или передумав, ты через некоторое время захочешь вернуться назад. Но латыши тебя уже не пустят. А если пустят, то не пропишут. Только в гости. А потом скажут: «Убирайся, откуда приехал. Чемодан – вокзал – Россия». Все к этому идет.

– Да, мам, – кивнул Невский. – Я хорошо подумал. Я люблю Юлю. А она любит меня. У нас все будет замечательно.

– Я все понимаю. Квартира бабушки осталась пустой. Терять ее не хочется. Да и Витя Хиляйнен обещал помочь прописать тебя задним числом. И все же. Если ты так в себе уверен, может, стоит попробовать другой вариант? У вас с Димой есть свое дело, приносящее хорошие деньги. И ты бы мог…

– Ясно, ясно, – мягко перебил маму Влад. – Мы с Юлей уже говорили об этом. Она не хочет ехать в Ригу. И не хочет возвращаться в родной Калининград, к родителям. Не говоря уже про Москву. Ей нравится в Ленинграде. Мы будем жить там, мама.

– Хорошо, – помолчав, кивнула Вера Ивановна. – Честно говоря, сынок, меня во всей этой истории с Юлиным прошлым по-настоящему смущает только один момент…

– Какой? Ее деньги? – с ходу предположил Невский. – Да, она богата. Даже после того, как ее словно липку ободрали компаньон мужа и миссионеры. Достаточно богата, чтобы ощущать себя свободной и независимой женщиной. Я не спрашивал про сумму, это невежливо, но, насколько я понял из разговоров с Юлей, деньги у нее хранятся в баксах, а не в рублях, и их хватит до старости. Даже если ничего не делать и плевать в потолок. Но я не альфонс. Я заберу у Димки свою долю, открою кооператив. В Питере пять миллионов жителей и гораздо больше простора для делового человека, особенно если варежкой не щелкать. А я лохом никчемным себя не считаю. Прорвемся, мам.

– Я не об этом хотела сказать, – терпеливо выслушав сына, покачала головой Вера Ивановна. – Я имела в виду ее болезнь. Точнее, даже не болезнь, а… как бы это поточнее сказать… некоторую психологическую зависимость от благотворительной миссии и от религии, случившуюся после гибели мужа и ребенка. Я сама крещеная и не имею ничего против истинно верующих людей, когда это не мешает им жить нормальной, полноценной жизнью. Но когда они слишком зацикливаются на Боге, считая все остальное бренным и несущественным, тогда жить с ними невыносимо. И по силам лишь такому же фанатику. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Понимаю. Юля не зацикленная, если ты это имеешь в виду. Просто ей слишком много пришлось пережить. У кого угодно крыша поедет, когда на глазах расстреливают мужа, грудного ребенка, а с ними еще троих человек. А ты остаешься жить дальше со всеми этими воспоминаниями. И религия здесь, может быть, единственная отдушина. Не считая беспробудного пьянства и наркомании. Но от этого Бог миловал… Мы все решили, мам. Она уйдет из миссии и не будет больше ухаживать за больными, – сообщил Невский. – Когда я вернусь, Юля будет свободной. Бабушка умерла, с моральной точки зрения работа выполнена до конца. Бросать никого не придется. Она просто уйдет, и все. Первое время, пока я буду оформлять документы на квартиру и делать ремонт, мы поживем у нее. Хороший старый дом, импортная бытовая техника, камин – в общем, все устроено.

А дальше видно будет. Может, коттедж купим. Поженимся. Внука тебе родим. А, мам?! Хочешь внука?!

– Ты уверен, сынок, что у нее все уже прошло? – серьезно, почти холодно спросила Вера Ивановна. – Что она готова если не забыть свое прошлое, то хотя бы разумно отрешиться от воспоминаний и снова начать жить нормально?

– Я уверен в Юле, – твердо заверил Влад. – А если вдруг… возникнут проблемы, мы обязательно решим их. Вдвоем легче. Согласись.