Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали» - Коллектив авторов

Среди глубокой ночи тело Пушкина скакало в санях в Псковскую губернию к месту последнего упокоения. А по рукам ходила уже рукопись другого молодого поэта – Лермонтова, его знаменитое стихотворение «На смерть поэта».

– Убит поэт. Невольник чести, – восклицал Лермонтов… – Восстал он против мнений света, один, как прежде, и убит! – Эти стихи юноши-гусара были началом известности Лермонтова. – Тогда поэт Михаил Юрьевич Лермонтов едва начинал свое поэтическое творчество – ведь родился он всего в 1814 году, т. е. в год взятия русскими войсками Парижа, и ко времени гибели Пушкина имел всего лишь 23 года… В наше время он не ушел бы дальше Чураевки4 и содружества молодых печальных поэтов, но в то время 23 года были сроком достаточным для того, чтобы выразить громадное мнение от лица всей нации… «Впрочем, – пишет сам Лермонтов в своем показании, – весь высший круг нашего общества такого же мнения против Пушкина!» Потрясенный, эти дни от 27 и по 29 января Лермонтов проводит нервно-расстроенный в постели; тем не менее он уже был скоропалительно переведен на Кавказ:

– Несть пророка в отечестве своем!

Уже в марте месяце Лермонтов скачет через всю Россию на Кавказ, куда его переводили в Нижегородский драгунский полк…

И пока тележка тарахтела по российским дорогам большим и проселочным, покамест там и сям меняли лошадей, покамест шли дорожные встречи и разговоры. Лермонтов видел: перед ним расстилалась русская необъятная земля, он мчался по ней, дышал ею, он видел ее и ее народ лицом к лицу… Не один Санкт-Петербург, не его чудесные дворцы и «узор чугунный» его садовых решеток, а сама русская земля, дышавшая на него, двадцатитрехлетнего юношу, сумевшего уже оценить русские судьбы, – полонила его своим нежным весенним и могучим духом жизни…

О, как нежно, как превосходно было это путешествие!

Тройка с колокольцами вынесла его чудесными зацветавшими уже черноморскими степями на черноморское побережье; он в Тамани, в ожидании судна, которое его перевезло бы через пролив в Геленджик. – «Я приехал туда на перекладной тележке поздно ночью… – Я офицер, я требую казенную квартиру. – Есть одна фатера, – сказал урядник, – почесывая затылок, только его благородию не понравится, – там не чисто»… Так пишет он в «Тамани».

У берега моря, над самыми волнами, наконец нашли эту белую избушку, озаренную светом месяца… Далеко в море спали два черных корабля, горел на одном огонек… При свете воскового огарка в убогой хатенке Лермонтов (узнаем его в Печорине), разложил с помощью казака вещи, лег, заснул, но потом проснулся, – кто-то пробежал под лунными окнами…

И в плеске волны, в голосах ветра, в зовах ночи слышит странствующий русский офицер тоже голос глубоких стихий… Голос, который еще пока не привлекал его внимания с такой роковой силой, но который скоро займет место, много места в его беспутной жизни… Так разыгрывается там, в Тамани, эпизод, который создал Лермонтову «Тамань», этот бесспорно первый рассказ в русской литературе, непревзойденный до сей поры. Тут жила казачка, именем Царициха, которая якшалась с контрабандистами, которая и имела столкновение с Лермонтовым из-за того, что она его приняла за подосланного начальством соглядатая…

Что мы имеем от Петербургского периода жизни Лермонтова? Разве описания буйных и фривольных похождений Маешки, или грустные стансы к одной или другой девице, которую любят любовью непостоянной, сентиментальной и легкой… Нет, тут в этом кубанском эпизоде слышно дыхание самой матери земли. Переезд через всю Россию стоит Лермонтову университета! Он расширил, развернул его душу, он показал, какова сила земли вне города, какова сила русской народной стихии!

Вместо петербургского общества – война, набеги, воздух, живая размывчивая жизнь… Не забудем же, что три главных наших корифея – Пушкин, Лермонтов и Толстой именно в тех местах Кавказа, во время войны как бы получили свое высочайшее образование как поэты и художники!

Лермонтова видит тогда по возвращении его в 1839 году в Петербург Тургенев, который записывает в своих «Литературных воспоминаниях»: «Он сидит на низком табурете перед диваном, на котором сидела одна из первых красавиц Петербурга. На нем мундир лейб-гвардии Гусарского полка, он не снял ни сабли, ни перчаток, и, сгорбившись и насупившись, угрюмо поглядывал на графиню. В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое. Какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстностью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижных темных глаз. Их тяжелый взор странно не согласовывался с выражением почти детски-нежных и выдававшихся губ. Вся его фигура, приземистая, кривоногая, с большой головой на сутулых широких плечах пробуждала впечатление неприятное. Но присущую ему мощь тотчас признавал всякий!»…5

Этот офицер видел многое то, чего не видал этот самый «большой свет», и естественно – потому там так тосковал Лермонтов. В результате – ссора с де-Барантом и затем дуэль на Черной речке.

Лермонтов слегка был ранен шпагой, затем стрелялись. Лермонтов, отличный стрелок, выстрелил в воздух. Скандал разросся, – и Лермонтов на гауптвахте, под арестом, где его посещают Белинский и др. литераторы. Дело кончилось переводом снова на Кавказ в Тенгинский пехотный полк, и в апреле 1840 года Лермонтов выезжал из Петербурга…

Это был ненастный апрельский день… Лермонтов был в гостях у Карамзиных, у Соляного городка, против летнего Сада, в доме Кувшинникова, из окна была видна река Нева, Петропавловская крепость, серые облака, летевшие над нею… Лермонтов долго стоял один в нише окна, смотрел со слезами на глазах на облака и написал:

Тучки небесные, вечные странники!

Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники,

С милого севера в сторону южную!

Кавказ снова обдал Лермонтова необычайной, настоящей реальной жизнью, крепкой как вино; сперва бои, знаменитый Валерик, за который он представлен к золотой сабле «за храбрость»… А потом – увлекательный роман с прелестной француженкой-авантюристкой м-ме Омер де Гель6, так чудесно описанный ею.

В Петербурге Лермонтову удается побывать только еще раз в его жизни – в феврале 1841 года, на масленой… И из Петербурга его выслали опять, словно поэты не могли проживать в этом чинном городе…

Он снова на Кавказ, на Минеральных водах – в июне-июле 1841 года… Веселая провинциальная жизнь, танцы, легкий флирт, усиленная работа, дружба и шутки – чередовались… Так весело и незаметно шло время, когда 15 июля 1841 года к вечеру после парного, жаркого дня в Пятигорске, у подножия горы Машук – состоялась роковая дуэль между Лермонтовым и Мартыновым, которого он