Железная маска - Жан-Кристиан Птифис

Между тем Лувуа, гениальный стратег, не терял времени даром. Он доверил маркизу де Буффле, генерал-полковнику драгун, командование французскими войсками по ту сторону Альп и поручил Николя Катина, в то время бригадиру от инфантерии, контролировать все военные операции в процессе занятия Казале. Пятьсот драгун полка д'Асфельда должны были прибыть к цитадели Казале со стороны равнины, а на следующий день к ним должны были присоединиться еще две тысячи из полков Сен-Поль, Лаланд, Фимаркон и Брюляр, в то время как две тысячи пехотинцев из полков де Со и де Навай, а также из других подразделений, сконцентрировавшись между Турином и Казале, должны были занять мост Монкальери. Катина секретно отправился в донжон Пинероля и находился там под именем мсье де Ришмона. Наконец, полковник драгун, Алексис Бидаль, барон д'Асфельд, инкогнито отправился в Венецию, якобы с целью совершить познавательное и развлекательное путешествие.[117] Он должен был получить там из рук Маттиоли ратификационную грамоту, подписанную Карлом IV.

В городе дожей очередной карнавал был в полном разгаре. Прошла неделя, потом другая. Эмиссар герцога Мантуанского все не появлялся. Он находился в Падуе, откуда и сообщал, что жестокая лихорадка свалила его в постель. Среди французов стало зарождаться беспокойство. Концентрация войск в Бриансоне и Пинероле могла привлечь к себе внимание испанцев, находившихся в Милане, тогда как для успеха операции требовалось, чтобы Европа была поставлена перед свершившимся фактом, обо всем узнав лишь после того, как французский гарнизон будет в Казале. Должен был сработать фактор внезапности. От герцога Мантуанского потребовали объяснений. Он извинился за задержку с ратификацией договора, сославшись на то, что уже давно обещал устроить в Венеции конные состязания с участием многих венецианских дворян, с которыми был связан данным словом, и потому не мог покинуть город, не вызвав подозрений.[118] Бесподобная отговорка! В Версале пока что верили в успех дела и, зная о столь сильной приверженности этого гуляки к развлечениям, не осмеливались отвлекать его от любимого занятия.

Но вдруг, совершенно неожиданно, 22 или 23 февраля 1679 года, Венский двор, испанское правительство Милана и исполнительная власть Венецианской республики с негодованием заявили свой протест по поводу намерений французов. Об этих намерениях их оповестила герцогиня-регентша Савойи Жанна Батиста де Немур, которой стало известно о всех подробностях переговоров. Герцог, почувствовав, что может оказаться на скамье подсудимых, ответил по дипломатическим каналам, что эти слухи «не имеют под собой ни малейших оснований».[119] Он открыто дезавуировал Маттиоли, заявив, что его подпись под договором подделана. Ему была сделана тысяча лестных предложений, если он окажет сопротивление королю Франции. Аббат Фредерик, представитель императора в Венеции, и маркиз де Каноцца, имперский викарий в Италии, согласились выплатить 30 тысяч ливров, испанский наместник в Милане граф Мельгар — 500 экю золотом и предложение купить Казале за 600 тысяч экю, а герцогиня-мать утешила сына небольшим презентом в размере 25 тысяч ливров… Дело принимало плохой оборот для Людовика XIV: барон д'Асфельд, его чрезвычайный посланник, направлявшийся в Нотр-Дам-д'Инкрея, близ Казале, чтобы обменяться ратификационными грамотами с Маттиоли, был похищен на одной из почтовых станций и доставлен связанным по рукам и ногам в Милан, а все увертки и уловки, к которым прибегал Маттиоли, только прибавляли уверенности в его виновности.

Многие задавались вопросом о смысле его поступка, на первый взгляд совершенно нелогичного. Этот авантюрист продал текст договора в Савойю за незначительную сумму в 2 тысячи ливров и испанцам за 500 золотых экю, тогда как король Франции обещал ему в случае успеха щедрое вознаграждение и большие почести — стоило лишь подождать немного. Так в чем же дело? Что послужило побудительной причиной его столь странных действий? Может, в порыве патриотических чувств Маттиоли понял, что его действия способствуют установлению господства Франции в Северной Италии? Это маловероятно, поскольку было бы анахронизмом говорить о национальном патриотизме в политически раздробленной Италии XVII века.

Никто из тех, кто тщательно исследовал эту историю с самого начала до ее развязки, так и не смог сказать, кто же такой был Маттиоли. Жадный, амбициозный человек, интриган, мошенник? Этот человек хранит свою тайну. Можно ли, вслед за Лувуа, характеризовать его, столь блестяще образованного, умного, не лишенного талантов дипломата как мелкого проходимца? Да, он любил деньги, ибо кошелек его был пуст. Но, быть может, помимо низменной продажности и амбициозности, в его действиях существовал и иной побудительный мотив — страх? Вполне вероятно, что он, побуждаемый желанием вновь войти в фавор, мечтал заменить собою монаха Булгарини и полновластным хозяином править мантуанскими владениями. Продажа Казале могла послужить для него трамплином, дабы прочно закрепиться на вершинах власти, предоставив выродившимся членам рода Гонзага заниматься их карнавальным шутовством. Однако с марта 1678 года или даже раньше он начал понимать, что оккупация крепости французами породит такое недовольство части европейских дворов, что положение жалкого князька будет не прочнее соломинки. Он отдавал себе отчет в том, что Людовик XIV не пошлет в Италию сильную армию ради того, чтобы защищать герцога Мантуанского и его, Маттиоли. Повод задуматься давало и то, что французский король, в прошлом году поддержав Мессину в мятеже против господства испанцев, затем бросил ее на произвол судьбы. Маттиоли стало страшно, и он дал обратный ход, всячески затягивая переговоры. Вынужденный в конце концов заключить договор, он подписал его в Версале не без задней мысли. Вернувшись в Италию, он нашел способ сорвать соглашение — стоило лишь предать его текст огласке. Столкнувшись с единодушным протестом, Франция будет вынуждена отступить и отозвать своих драгун. Сам же Маттиоли к тому времени уже получил хорошее вознаграждение, которое позволяло обеспечить его нежную Камиллу и двоих детей. К тому же этот болонский Макиавелли не сомневался, что его судьба еще переменится к лучшему. Он выложил савойской регентше все подробности переговоров, уверенный в том, что она незамедлительно оповестит об этом европейские дворы. Мадам, хотя и испытывала некоторое чувство неловкости (как-никак король Франции был ее сюзереном), действительно так и поступила, но лишь после того, как предупредила своего проектора, Людовика XIV. И она тоже играла на двух досках! В конце месяца Маттиоли, не способный предвидеть последствия, предупредил графа Мельгара, испанского наместника Милана, написал прелестное письмо императрице Элеоноре Нойбургской, супруге императора Леопольда I, и договорился с венецианским Советом Десяти.

Французы сочли за благо сделать вид, что ничего не замечают. Больше всех был раздосадован аббат д'Эстрада, инициатор всей этой затеи, провал которой грозил навсегда замарать его репутацию. Он, недавно заняв место посланника в Турине вместо маркиза де Вийяра, имел все основания опасаться ответных действий, в избытке имевшихся в арсенале тайной дипломатии. И тогда он нашел способ спасти ситуацию. Будучи уверенным в том, что надлежащим образом подписанная ратификационная грамота все еще находится в руках Маттиоли, он предложил заманить мошенника в ловушку, схватить его и завладеть имеющимися у него бумагами, с помощью которых заставить Карла IV исполнять достигнутое соглашение. Помпонн, воспитанный в традициях искусной и гибкой дипломатии Мазарини, колебался. Он призывал к сдержанности. 22 апреля 1679 года аббат, сгорая от нетерпения, отвечал: «У меня нет времени ждать приказа Его Величества, чтобы задержать Маттиоли. Сделать это так важно, что мне не остается ничего другого, кроме как исполнить свой замысел без особой огласки».[120]