Джульетта стреляет первой - Сергей Литвинов

– Слушай, прекрати, а! – Анжелу бросило в краску.

Переводчица удивилась:

– Чего ты злишься? Я тебе комплимент говорю. Выглядишь потрясающе.

Садовниковой показалось, что обеим дамам лет по сорок пять. Кожа неплохая, но морщинки у носогубок явно подкачаны гелем, лбы – обколоты ботоксом, глаза подвыцвели. И лица одутловатые – хотя тут, наверное, дело не в возрасте, а в роме с вином.

Но Мила продолжала нахваливать:

– Анжела у нас первая красавица. И самая героическая дама на всем острове. Слышали про профессора Кикина? Она его жена. Доктор все свои методы первым делом на ней проверяет.

Странно.

Татьяна прекрасно помнила, что в списках жителей профессор Кикин значился холостым. И проживал один. Как, впрочем, и Староверова.

Но тут Садовниковой наконец принесли круассан с пирожным, и она жадно накинулась на еду.

– Везет кому-то! Может мучное есть, – завистливо вздохнула пухленькая Анжела.

– А ты Кикина своего попроси, – подмигнула Мила. – Пусть он тебе и фигуру омолодит!

– У него сейчас другой проект, – ледяным тоном ответствовала художница. – Разрабатывает препарат для роста волос.

И довольно улыбнулась, когда Мила автоматически коснулась рукой своей скудной шевелюры.

«Да, тяжелая женская дружба», – констатировала про себя Таня.

У них в рекламе тоже частенько говорили гадости, и Садовниковой приходилось участвовать в общих играх. Язвила сама, обижалась, когда поддразнивали ее. Надеялась – на острове найдет отдохновение. Но тут нравы, похоже, куда жестче. Она это еще вчера заметила.

– Давай, Танюшка, под пироженку! – Мила подлила ей вина.

– Не могу. – Садовникова твердой рукой отодвинула бокал. – Мне еще на работу.

– Да брось ты! Уже три часа, пора в театр собираться! – усмехнулась Анжела.

– Какой театр?

– Как?! «Ромео и Джульетта».

Таня начисто забыла о действе. А Мила иронически подняла бровь:

– Только не говори, что не пойдешь на наше великое культурное событие.

Ответить Таня не успела.

От столика с беременными вдруг отделилась одна из женщин – та, что сидела с неживым, печальным лицом. Тяжело ступая, приблизилась. Протянула руку к бокалу. На ломаном английском спросила:

– Можно мне брать?

– But it is strong, it consists rum…[15] – растерянно пробормотала Садовникова.

Но та лишь махнула рукой. Одним глотком опрокинула в себя бокал. Крякнула. Вернула его на их столик. С достоинством молвила:

– Thank you.

И присоединилась к своим товаркам.

– Это вообще нормально? – Таня с удивлением посмотрела на Милу с Анжелой.

– Ага. Тут всем выть хочется, – подтвердила переводчица. – Энергетика такая. Еще с пиратских времен.

– Но беременным ведь нельзя алкоголь! Тем более крепкий!

– А у нее разве будет ребенок? – Мила загадочно улыбнулась.

– Слушай, помолчи, а? – рявкнула на подругу Анжела.

Только что рафинированная бледнолицая художница налилась краской, глаза метали молнии.

Таня примирительно произнесла:

– А правда, зачем к вам на остров беременные едут?

– К доктору Кикину. На опыты, – хихикнула Мила.

Похоже, ром ее подкосил.

Анжела тоже это поняла. Вскочила. Схватила подругин бокал. Бутылку. Брякнула все на соседний столик. На ужасном английском сообщила:

– Это вам подарок.

Чилийки испуганно отстранились, замахали руками. Однако та, что тосковала, решительно схватила Милин бокал и вплеснула в себя содержимое.

Анжела вернулась. Под ироничным взглядом подруги принялась торопливо объяснять:

– Не слушайте вы ее! На острове прекрасный роддом, проводят все обследования, делают полное обезболивание, хорошие педиатры, есть детская реанимация, аппараты – недоношенных выхаживают. Цена вдвое ниже, чем в Чили, и раз в пять меньше, чем в Штатах. А насчет опытов только недалекие люди, – укоризненно взглянула на Милу, – злословят. Никаких экспериментов ни с кем не проводят. Беременные просто жертвуют свою плаценту для разработок доктора Кикина. Абсолютно официально, договор целая команда юристов составляла! Что в этом такого? Чем утилизировать, лучше на благое дело пустить, – жалобно взглянула она на Таню.

– Ну да. Плацентарная косметика. Я об этом читала, – кивнула Садовникова. – Там, правда, речь о каких-то животных шла, но человеческая эффективней, наверное?

Однако Мила не сдавалась. Сквозь зубы хмыкнула:

– С плацентой – каждый второй крем. Уже двадцать лет как. И что? Мертвому припарки. А твой Кикин реально омолаживает.

Таня против воли вспомнила прекрасноликого Максимуса.

– Ну, он еще пуповину использует. Клетки стволовые, – неохотно добавила Анжела. – Да, это официально не признано. Но он свою косметику на мировой рынок пока и не выводит.

Печальная чилийка твердой рукой перелила в бокал содержимое бутылки. Решительно выпила. И вдруг разрыдалась.

– А ты говоришь, это я пить не умею, – хмыкнула Мила.

Резко встала, произнесла приказным тоном:

– Пошли.

– Минутку. – Таня схватила сумочку. – Я еще не платила.

– Не трудись, – надменно улыбнулась богемная дама. – Это наша пекарня. Считай, мы тебя угостили.

– Спасибо. – Таня взглянула в расстроенное лицо тайки и поняла: угостила ее как раз официантка, из своей невеликой зарплаты.

Но спорить с властной Милой не стала. Проще завтра заглянуть снова и оставить хорошие чаевые.

* * *

Едва вышли, к двери заведения подкатил открытый джип. Шофер кинулся распахивать дверцы. Таня отступила:

– Спасибо, я пройдусь.

– Куда, на свою гору? – хмыкнула Мила.

– Почему? В офис. Он рядом.

– Брось. Спектакль через три часа.

– Достаточно времени поработать.

– А ты что – пойдешь туда в этом? – Анжела в ужасе уставилась на ее льняные брючки и помявшийся за день белый пиджак.

– А в чем нужно?

– Хотя бы в коктейльном платье.

«А оно в чемодане. И мятое. Нужно гладить».

Хороший получился первый рабочий день. С утра – почти влюбилась. В обед – считай, напилась. В три часа дня едет домой. И даже не знает, где театр, как ей туда добираться. Нужен ли билет и где его брать.