Пересмешник - Алексей Юрьевич Пехов

лучезарно улыбнувшись, она, едва слышно шурша юбками, величественно уплыла, по пути тепло здороваясь с гостями и оставив с нами аромат своих духов.

— Мог бы и предупредить заранее насчет подарка, — пробурчал Талер, проводив ее взглядом. — Я выглядел идиотом.

— Вовсе нет.

— Не думал, что нужно дарить подарок, — обреченно вздохнул он.

— Ну, обычно это прилично, особенно, если юбилей свадьбы, — серьезно отозвался я.

Он кивнул, потоптался на месте и сказал:

— Слушай, я голоден, как тру-тру. Вроде в зимнем саду накрыты столы для фуршета. Ты не против, если я тебя на какое-то время оставлю?

— Конечно. Только учти, что еще будет ужин для самых близких гостей. Смотри не набивай живот.

— Боюсь, что ужина я не дождусь, — виновато произнес Талер, понизив голос. — Скоро ночное заседание стрелкового клуба «Паровая пуля». Не хочу пропускать.

— Ну, объясняться с Катариной тебе, а не мне, — я едва заметно кивнул проходящему мимо знакомому.

Талер прочистил горло и осторожно сказал:

— На самом деле, в этом вопросе я рассчитывал на тебя. Понимаю, что без прощания уходить невежливо, но ты же знаешь Кат…

Я вздохнул:

— Ладно, Стрелок. На что еще нужны друзья?

Он ухмыльнулся, хлопнул меня по плечу и, немного ссутулившись, поспешил заглушать урчащий желудок. Я медленно прошел вдоль стены, изучая картины, которые и так знал наизусть. Здесь меня и поймал стюард, но я лишь покачал головой. Ни аперитива, ни шампанского не хотелось. Алкоголь, даже в маленьких количествах, притупляет разум, а когда ныряешь в бассейн, в котором плавают акулы, надо держать ухо востро.

Все еще продолжая держаться особняком, я рассматривал входящих в зал гостей, негромко беседующие между собой группки людей, и тех, кто, не задерживаясь, шел дальше — в банкетный зал, в зимний сад, на веранду или в комнаты для азартных игр.

Муж Катарины, как и она, человек, но его должность и влияние были таковыми, что к нему в дом не гнушались приезжать самые высокопоставленные, известные, успешные и популярные жители Рапгара, включая лучэров из древних и уважаемых семейств.

Некоторые из тех, что были здесь, ненавидели меня. Другие искренне боялись. А потому тоже ненавидели. Но большинство относилось ко мне со странной смесью любопытства, сожаления и… равнодушия. В этом все наше высшее общество — им плевать на тебя до тех пор, пока ты не появишься рядом. Только после этого тебя вспомнят, и ты станешь для них интересной персоной на несколько жалких минут. А затем тебя снова забудут.

Наш свет закостенел в равнодушии, которое нельзя разбить никаким молотом. Все, что интересует почти каждого из находящихся здесь — это он сам. Все остальные могут гореть в Изначальном огне хоть до второго пришествия Всеединого.

Но мне грех жаловаться. Я бы вряд ли сдержался, если бы эти господа встречали меня с распростертыми объятьями. Меня, чего доброго, стошнило бы прямо на их дорогие смокинги.

Восемь слуг в нежно-голубых ливреях, украшенных золотой вышивкой и крупными аметистовыми пуговицами, ввезли в помещение огромный круглый аквариум. Тяжеленный поддон был заполнен какими-то цилиндрами, крутящимися шестеренками и мигающими огоньками. Рядом с колесами мирно гудел генератор.

В воде, в окружении многочисленных поднимающихся со дна пузырьков, наполовину высунувшись из емкости, восседал дьюгонь. Я тихо рассмеялся и подошел к нему:

— Привет, Арчибальд. Ты все-таки не утерпел и вылез из своего золотого бассейна?

Он близоруко посмотрел на меня заплывшими глазками, потянул носом воздух, встопорщил жесткие длинные сомьи усы и, наконец, узнал:

— А-а-а… эр’Картиа… Давно не виделись… Вот… Решил размяться… Не мог пропустить праздник у Гальвирров.

В горле у него, как всегда, клокотало, словно он говорил, погрузив рот в воду. Верхней частью тела дьюгони похожи на очень упитанных тюленей — лоснящаяся, вся в складках жира черная шкура. Нижняя часть больше всего напоминает туловище угря: сплюснутое с боков, с длинным плавником. Руки с перепонками, а голова вытянутая, с маленькими глазками, широким носом и двумя похожими на лопаты резцами. Эти ребята прекрасно чувствуют себя на суше, во всяком случае, достаточно проворны для того, чтобы спилить зубками пару деревьев и утащить их для своих построек. Бобры по сравнению с водной цивилизацией озера Мэллавэн — сущие дети.

— Как продвигается твое творчество? Закончил пьесу?

Он грустно булькнул, подозвал стюарда, взял с подноса сразу два бокала с мартини, одним движением влил их себе в глотку, задумчиво пожевал оливки и проглотил их вместе с косточками.

— У меня творческий кризис, мой… друг. Из-за бытовых проблем не могу писать… вот уже месяц. А публика ждет…

Арчибальд — белая ворона среди своего племени. Но очень богатая белая ворона. Он — лучший драматург в Рапгаре, и его творения пользуются бешеной популярностью. Так что и Национальный театр, и Княжеский театр, и Дворец искусства платят ему хорошие деньги за его сочинения.

В нашем кругу не принято жаловаться на жизнь, здоровье и неурядицы. Все всегда должно быть хорошо. Неприлично утомлять людей своими проблемами. Но у дьюгоня, взявшего человеческий псевдоним, было совершенно иное мнение на этот счет. Сколько мы знакомы — он всегда любил поныть, особенно если есть благодарный слушатель.

— Моя подруга вновь хочет мальков… и я не могу ее убедить, что это плохо… скажется на моей карьере. Опять придется перетаскивать… икринки туда-сюда, — он схватил очередной бокал, на этот раз с шампанским. — Солнца побольше, соли поменьше… направь на них течение, дорогой… не сопи, не плавай быстро… прекрати пить алкоголь, это портит воду… Вы ведь знаете этих женщин, эр’Картиа! — он обреченно махнул рукой. — Совсем с ума сходят… как только появляется потомство. Куда ей еще детей?! У нас их и так уже… четырнадцать. Или… пятнадцать?… И все… бездарности. Ни у одного нет интереса к… театру.

Я вежливо улыбнулся. Арчибальд влил в пасть шампанское, подержал его во рту, оценивая вкус, и всколыхнул волну в аквариуме:

— Я известная творческая личность, эр’Картиа… но мне суждено было родиться дьюгонем… что толку в популярности, славе… успехе и богатстве… если нет полноценного гражданства? С ограниченным я все равно что бесправен…

— Ну, полно, — укорил его.

— Вам легко говорить, — Арчибальд зачерпнул бокалом воду из аквариума и меланхолично вылил ее обратно. — Только представьте… какое унижение испытывает такая грандиозная… творческая личность… как я. Лучэры, рожденные в Рапгаре люди, мяурры, пикли, тропаеллы и даже эти… ка-га с хаплопелмами и махорами! — его белые усы гневно задрожали. — Получают такое право если не с рождения, то за заслуги! А здесь… несешь свет настоящего искусства… в этот город…. А в ответ — дьюгони, ограниченные в правах.