Российский бутерброд - Геннадий Смирнов

Такого прозрачного намёка Вениамин Вениаминыч стерпеть не мог. Он с трудом сдержался, чтобы не обозвать собеседника подонком или того хлеще и не выплеснуть на него стакан воды. Но смолчать было выше его сил и он уже набрал воздуха в лёгкие и даже придумал синонимы для обычно употребляемых им слов и выражений в политических спорах, но был прерван Иван Иванычем, посчитавшим, что пора переходить к самому интересному – финалу затянувшегося спектакля.

– Для нас очень интересна ваша полемика, однако, цель нашей встречи совершенно иная, – всё ещё сохраняя кавказский акцент, с расстановкой произнёс он. – Мы уже вам докладывали, что не собираемся, пока, создавать новую партию, но и не хотим больше опираться на Партию, называющую себя партией власти, – и брезгливо поморщился. Борис Борисыч побледнел ещё больше, а остальная троица заёрзала в своих креслах и с нескрываемым ехидством демонстративно уставилась на него. Но Иван Иваныч, как будто, не заметив происходящего, продолжил: – мы внимательно изучили все уставные и программные документы возглавляемых вами организаций, их практическую деятельность, – и поочерёдно указал на Андрей Андреича, Вениамин Вениаминыча и Сергей Сергеича, умышленно не обратившись к Борис Борисычу. Нельзя сказать, что он питал к нему какую-то личную неприязнь, хотя и любви между ними не отмечалось. Да и к Партии его уже не было особого отторжения, даже было какое-то сочувствие, какое бывает у победителя в отношении побеждённого. Но какая-то неведомая сила, действие которой он начал на себе ощущать с момента спора с Василь Васильичем по флоту, не давала ему проявить благородство или хотя бы элементарную жалость к своему контрпартнёру. Наоборот, она заставляла добить, если воспользоваться боксёрской терминологией, уже находившегося в нокдауне соперника, не дать ему оправиться, хотя в этом, вроде бы, не было особой необходимости. Может быть, такая жёсткость обусловлена правилами политических поединков, победить в которых можно только таким способом? Наверное, да. Ведь и Борис Борисыч, и его партийный шеф тоже особо ни с кем не церемонились ради достижения своей цели – тоталитарного господства во всех областях, закоулках и закутках нашего общества. Да Бог с ними. Пусть выкручиваются, как хотят.

– Так вот, проанализировав всё это, мы пришли к решению, – Иван Иыванычем вновь овладело непреодолимое желание насладиться беспомощностью сидящих напротив него и он сделал паузу только лишь для того, чтобы это наслаждение испытать. При этом он увидел перед собой не просто боссов, некогда оппозиционных партий, а школьников начальных классов, рьяно тянущих вверх руки – вызовите меня, я хочу ответить, я готов! Пауза затягивалась и стала напоминать театральную, поэтому он продолжил, – что наиболее подходящей для нас будет партия Российской Справедливости. Сергей Сергеич от радости и неожиданности потерял дар речи и вместо слов благодарности первое время просто шевелил губами. Из ступора его вывел возмущённый бас Андрей Андреича: – Ну почему? Ведь мы одни из самых популярных в народе. Только Сергей Сергеич собрался выразить Иван Иванычу слова бескрайней благодарности, как его перебил, переходящий на фальцет возмущённый крик Вениамина Вениаминыча по поводу того, что пусть уж лучше остаётся всё как есть, чем выбирать самую непредставительную из присутствующих партию.

– Да успокойтесь вы! – Степенно, уже почти по хозяйски, оборвал его совсем пришедший в себя Сергей Сергеич. – При чём здесь количество голосов. Вам же объяснили, что это решение – результат всестороннего анализа партийных программ и их практической реализации. К тому же мы единственные, кто стоит на социал-демократической платформе. Но сейчас я бы хотел выразить большущую благодарность нашему руководству за оказанное нам доверие и могу совершенно ответственно заявить, что мы, ЭРЭСы, если понадобится, жизни свои положим на алтарь отечества.

От такой речи, больше от тона, которым она была произнесена, теперь уже заклинило Вениамин Вениаминыча. Андрей Андреич, не говоря о Борис Борисыче, просто молчал, поняв, что прения закончены. Иван Иваныч же на эту пламенную речь теперь уже своего соратника отреагировал совсем не в духе времени. В него вновь, как будто вселился какой-то бесёнок. Он слегка сощурился, как если бы спасался от попадающего в глаза, табачного дыма и, пристально глядя на Сергей Сергеича, всё с тем же акцентом и в той же манере, произнёс: – ну зачем же так кардинально? Если все мы бездумно падём в борьбе, то кто же продолжит начатое дело? Не знаете? И я не знаю. Раз никто из нас этого не знает, значит – это будет не совсем правильно. А если не правильно, значит так делать не надо, иначе польза от этого будет только нашим политическим оппонентам. Исходя из сказанного, напрашивается вопрос, насколько нужны нам люди, которые помогают не нам, а им?

От последних слов, особенно от того, как они были сказаны, на Сергей Сергеича дунуло сыростью Лубянской камеры. Он в ней никогда не был, но представлял, что там должна быть именно такая атмосфера, усугублённая запахом плесени, исходящей от слезящихся каплями воды стен, выложенных из грубого необработанного камня. И он вдруг с ужасом осознал, что вполне может на практике познакомиться с этим воображаемым интерьером, но вовсе не от сказанного Иван Иванычем, а в случае провала его проекта. Ведь именно он, Сергей Сергеич окажется крайним как предоставивший свою, так сказать, платформу для попытки… дальше так и напрашивалось это страшное клише «захвата власти», от чего даже борода его встала дыбом, а от недавнего ликования не осталось и следа. От таких, мягко говоря, невесёлых мыслей он уже был на грани того, чтобы отказаться от оказанного ему, теперь кажущегося сомнительным, доверия. Сейчас сделать это пока ещё было очень просто, добавив в концовку патетической речи всего несколько безобидных слов. И он, движимый всё тем же, самым сильным, инстинктом самосохранения, подавившим все, более низменные желания, возникающие из возможностей руководителя правящей партии, уже было открыл рот. Но, в тот же момент (о! Это судьба!) рот открыл Иван Иваныч, но совершенно с другими намерениями. Он даже поднялся со своего места, подчёркивая, тем самым, важность того, что собирался произнести. Но он и на йоту представить себе не мог, насколько это было важно для Сергей Сергеича. Сначала Иван Иваныч поблагодарил присутствующих за внимание и попросил их, за исключением своих помощников и вождя ЭРЭСов, покинуть помещение. Как только дверь закрылась за, теперь уже новым, составом оппозиции, Иван Иваныч, вернувшись в свой обычный облик, совершенно своим голосом и в своей манере предложил оставшимся наметить план дальнейших действий непосредственно в связи с предстоящими промежуточными выборами. Затем, после непродолжительной паузы, потребовавшейся ему для внутренней борьбы с самим собой, в ходе которой зудящее желание инноваций противостояло ранее им же принятому решению, произнёс: – мне кажется, что нам, всё же, стоит подумать об изменении названия вашей, Сергей Сергеич, партии… – в зале воцарилась тишина, как будто там играли «Ревизора».

Средний человек нейтральной наружности сидел в таком же ничем неприметном кабинете. Он был одет, похоже, всё в тот же костюм, но не от того, что это была единственная вещь в его гардеробе, их было достаточно, но все они были настолько усредненно-унифицированными, что казались одинаковыми.