Пособие для начинающей ведьмы - Елизавета Шумская

– Да иди же сюда, дура!!!

Тут Ива как раз и сообразила, что от нее требуется, и, подхватив котомку, бросилась прямо сквозь огонь к всаднику. Схватив его за локоть, знахарка прыгнула и оказалась в седле позади мужчины.

– Держись крепко! – крикнул он ей. Конь, получив шпоры, рванул вперед, явно не считая тех, кто не успел увернуться, препятствием. – Пошли вон, собаки!!!

Ива обхватила мужчину руками и постаралась сжаться в комок, чтобы летящие вслед камни и палки ее не задели.

Конь мчался вперед, словно ему было абсолютно все равно, несет ли он одного или двух человек.

Вскоре темнота скрыла их. Деревня с пылающим костром осталась далеко позади. А рыцарь скакал и скакал вперед. Ива, однако, совсем не возражала.

Когда всадник все-таки остановил коня, девушке было уже все равно. Мужчина спрыгнул на землю, посмотрел на Иву, хмыкнул, безо всякого почтения стаскивая ее со своего жеребца. Усадив знахарку на бревно, он принялся разводить костер.

– Ну как ты? Молчишь? Это твой первый костер? Непривычная, значит. Ничего, еще успеешь. Ладно, ладно, не вздрагивай. Это у меня юмор такой. Эй, ты еще здесь? Если упадешь в обморок, скажи.

Фраза поразила мало соображающую девушку своей образностью настолько, что она смогла ненадолго вырваться из тумана, плотным кольцом окружающего сознание. Она даже смогла опознать в спасителе Тхэнна. Но заговорить с ним так и не сумела.

Он сказал что-то еще, но Ива уже не слушала. Ей было плохо. Просто по-человечески плохо. Да, она была знахаркой, в достаточной степени равнодушной и циничной, а также грубой, невоспитанной и непочтительной, как верно подметил ее спаситель, но при этом Ива была еще очень молода. И так же, как сотни и тысячи девчонок и мальчишек всех времен, считала, что призвана в этот мир нести людям добро, как банально бы это ни звучало, и за него ее будут любить и уважать, не говоря уже о простой человеческой благодарности.

Столкнувшись с действительностью, Ива должна была или пересмотреть все свои взгляды и представления, или как-то оправдать крестьян. Ни то ни другое для нее не представлялось возможным. В первом случае – потому что она была слишком юна, во втором – слишком умна.

В данный момент Ива не думала о таких высоких философских материях. Она просто страдала. Ей было так плохо, как бывает плохо каждому человеку (читай – эльфу, гному, хоббиту – нужное подчеркнуть) хоть раз в жизни. И Тхэнн это понимал.

Поэтому он, тяжко вздохнув, обошел травницу, прижал большие пальцы рук к основанию ее черепа, а указательные – к вискам, несильно надавил на известные ему точки и отработанным движением успел подхватить тело девушки. Закутав ее в одеяла, он еще долго сидел у костра, наблюдая за непрекращающейся пляской языков пламени. Тхэнну тоже было плохо.

– Это упырь! – запоздало взвизгнула знахарка, тараща глаза на порубленное в капусту тело. Они преспокойненько все утро продолжали свой путь, но ближе к полудню на них выскочило это чудовище. Тхэнн не растерялся, одним ударом снеся ему голову и затем разделав тело, как свинину на обед, – «во избежание последствий».

– Где? – Рыцарь стал судорожно оглядываться, не забывая, однако, одним глазом коситься на поверженного врага, слишком хорошо зная по собственному опыту, что те очень быстро забывают, как положено вести себя порядочным трупам. – А-а, ты про это? Это не упырь.

Ива честно высказалась по поводу того, что она думает о неких излишне непонятливых рыцарях. Мнение это было отнюдь нелицеприятным и, дабы не разжигать межклассовые конфликты, здесь не приведено.

– Это не упырь, – продолжал упорствовать «непонятливый» рыцарь.

– Это нежить, так?

– Так.

– А превращаться в другие существа могут только упыри! Значит, это упырь.

– Что за глупость! Это мертвый оборотень. Только и всего!

– Мертвые не умеют превращаться, если это не вложено в них изначально, как в упырей!

– Упыри не могут как раз превращаться. А вот всякая мелкая пакость, вроде этого гада, может.

– Тогда объясни мне, почему он казался человеком, причем раза в два меньше, чем есть на самом деле. Только вампиры могут превращаться да еще наводить чары.

– Ерунда! Во-первых, вампиры – это вполне живая раса. Иногда вампирами называют определенный вид нежити, но это их не настоящее название. И поверь мне, девочка, если бы мы встретили это недружелюбно настроенное существо, то лежать бы нам обоим на холодной земле и уже никогда не вести тут высоконаучные беседы на тему нежити и ее видов. Во-вторых, упыри и вампиры – это разные виды. Упыри – злобные проклятые всеми богами твари, у которых в голове есть только одна мысль и та – гастрономическая. В-третьих, оборачиваться могут очень даже многие виды нежити, так что не обольщайся. Тебе еще учиться и учиться, бестиарий пополнять и пополнять. И, в-четвертых, никакие иллюзии он не наводил.

– Но он выглядел маленьким! – попыталась Ива отстоять свою правоту.

– Ну и что? Это же оборотень.

– Тхэнн, так не бывает. Нельзя быть в одном обличье одного веса, а в другом – другого. Вот ты когда-нибудь видел кого-нибудь из клана медведей? Ведь все как один бугаи! А почему? А потому что, будь по-твоему, медведи из них вышли бы очень уж хиленькие! И опять же, почему никто из людей не превращается, например, в кошек или мышей? А потому, что кошки и мыши очень маленькие. Куда оставшиеся пуды девать? – Знахарка победоносно улыбнулась.

– А как же драконы-оборотни? – ехидно вопросил рыцарь.

– А драконов-оборотней не бывает, – не менее ехидно припечатала знахарка. – Это все ложь и бабушкины сказки.

Ее спутник явно хотел что-то возразить, но тут точку в этом высоконаучном споре поставил «не-упырь», просто зашевелившись. Так что оппоненты отвлеклись на его обезвреживание, и последнее слово осталось за Ивой.

Покинув негостеприимное место, они еще долго ехали вдаль по бесконечной змеящейся меж холмов дороге. А серебристых берез становилось все больше, и они своим живым шелестом сопровождали их молчание. Последние лучи солнца скользили по листьям, и даже закат, казалось, отливает не золотом, а серебром.

Ива шла рядом со спутником и слушала тишину, а еще думала о том, что с каждой верстой ее спаситель становится все более печален. И в этом вовсе не виноваты серебряные деревья, но, кажется, они тоже грустят.

Потом они сидели у вечернего костра, и знахарка смотрела на луну, а лес тихо нашептывал ей свои тайны, и боль постепенно уходила. Оставили ее и обида, и чувство безнадежности. Ночь ласкала прохладой ее кожу и мечтами ее душу. Ночью всегда легче. Если, конечно, ты такой же вот одиночка, как Ива, и не боишься ночных своих страхов.

Травница и Тхэнн говорили о чем-то, но это было неважно, потому что знахарка видела, что мыслями он где-то далеко. Она понимала, что все это неспроста.

Утром он посмотрел на нее и сказал, что хочет ей показать что-то очень для него важное и просит ее о помощи. Они долго шли мимо серебристых берез, пока не оказались на краю освещенной утренним светом долины. Она была похожа на неглубокую чашу, вокруг высились холмы с дивными деревьями. Внизу вилась река. Игривые солнечные лучи еще не разогнали утренний туман. Он рукой любовника стлался по склоненным травам. И даже отсюда Ива чувствовала, как свеж пьянящий воздух утра.