Аня с острова Принца Эдуарда - Люси Мод Монтгомери

В следующие две недели, в зависимости от расположения духа, Аня либо тяготилась, либо наслаждалась своими литературными занятиями. То она ликовала по поводу появления очередной блестящей идеи, то впадала в отчаяние из-за того, что какой-нибудь своевольный персонаж не хотел вести себя так, как ему следовало. Диана не могла этого понять.

— Да заставь их делать то, что тебе нужно, — говорила она.

— Не могу, — уверяла Аня. — Аверил — такая непокорная героиня. Она делает и говорит то, чего я никак от нее не ожидала. И тогда оказывается, что все уже написанное испорчено, и мне приходится начинать сначала.

Но в конце концов рассказ все же был написан, и Аня прочитала его Диане в тиши своей комнатки в мезонине. Она сумела ввести необходимую «трогательную сцену», не принося в жертву Роберта Рэя, и теперь, читая ее, внимательно поглядывала на Диану. Та оказалась на высоте положения и плакала должным образом, но когда прозвучал конец рассказа, вид у нее был несколько разочарованный.

— Зачем ты убила Мориса Леннокса? — спросила она с укоризной.

— Это был отрицательный герой, его следовало покарать, — убежденно сказала Аня.

— А мне он понравился больше всех, — заявила безрассудная Диана.

— Он мертв, и мертвым останется, — сказала Аня довольно обиженно. — Если бы я оставила его в живых, он продолжал бы преследовать Аверил и Персиваля.

— Да… но ты могла бы его перевоспитать.

— Это неромантично, и к тому же рассказ стал бы очень длинным.

— Ну, ничего, все равно это замечательная история, Аня. Этот рассказ сделает тебя знаменитой, я уверена. Ты уже придумала название?

— О, название я давно придумала. Я назову его «Раскаяние Аверил». Хорошо звучит, правда?.. Ну, Диана, скажи мне откровенно, ты видишь какие-нибудь недостатки в моем рассказе?

— Н-ну, — заколебалась Диана, — тот эпизод, где Аверил печет пирог, кажется мне недостаточно романтичным для такого рассказа. Печь пироги все могут. На мой взгляд, героини рассказов вообще не должны готовить еду.

— Это юмористический эпизод и, несомненно один из лучших в рассказе, — сказала Аня. И можно с уверенностью утверждать, что в этом она была совершенно права.

Диана благоразумно воздержалась от дальнейшей критики, но мистер Харрисон оказался гораздо более суров. Прежде всего он заявил Ане, что в рассказе слишком много описаний.

— Вычеркни все эти цветистые места, — безжалостно предложил он.

Аня со смущением почувствовала, что мистер Харрисон прав, и принудила себя убрать большую часть дорогих ее сердцу описаний, хотя потребовалось трижды переписывать рассказ, прежде чем удалось сократить его настолько, чтобы удовлетворить привередливого мистера Харрисона.

— Я вычеркнула все описания, кроме заката, — сказала она наконец. — Его я просто не могла вычеркнуть. Он был лучше всех.

— Этот закат не имеет никакого отношения к содержанию истории, — возразил мистер Харрисон. — Да и делать героями богатых городских жителей совсем не стоило. Что ты о них знаешь? Почему ты не выбрала местом действия Авонлею? Только назвать деревню, конечно, надо бы по-другому, а то миссис Рейчел Линд, вероятно, решила бы, что героиня списана с нее.

— Нет, это совершенно невозможно, — запротестовала Аня. — Авонлея — прекраснейшее место на свете, но она недостаточно романтична, чтобы стать местом действия какого-нибудь рассказа.

— Смею думать, что и в Авонлее происходит немало романтических историй… да и трагедий также, — заметил мистер Харрисон сухо. — Но люди в твоем рассказе не похожи на настоящих людей, будь то в городе или в деревне. Слишком уж много они болтают и слишком напыщенно выражаются. Есть там у тебя место, где этот малый, Дэлримпль, мелет целых две страницы и не дает девушке и словечка вставить. Да поступи он так в настоящей жизни, она бы его живо отшила.

— Я этому не верю, — заявила Аня решительно. В глубине души она была убеждена, что красивые, поэтичные речи ее героя вполне позволили бы ему завоевать сердце любой девушки. Кроме того, было ужасно услышать об Аверил, величавой, царственной Аверил, что она кого-то «отшила». Аверил отвергала своих поклонников.

— Во всяком случае, — подытожил беспощадный мистер Харрисон, — я так и не понял, чем ей не понравился Морис Леннокс. Он был куда более подходящим мужчиной, чем тот, другой. Он, конечно, совершал дурные поступки, но он хоть что-то делал. А у Персиваля и времени-то ни на что не было, кроме как нюнить.

«Нюнить»! Это было даже хуже, чем «отшила»!

— Морис Леннокс — отрицательный герой, — с негодованием сказала Аня, — и я не понимаю, почему он всем нравится больше, чем Персиваль.

— Персиваль слишком уж положительный. Он вызывает раздражение. В следующий раз, когда будешь писать о положительном герое, добавь в него хоть искорку человеческой натуры.

— Аверил не могла выйти замуж за Мориса. Он был дурным человеком.

— Она его исправила бы. Мужчину можно исправить, а размазню — нет… А в общем твоя история неплоха. Довольно занятно было послушать, должен признать. Но ты еще слишком молода, чтобы написать что-нибудь стоящее. Подожди годиков этак десять.

Аня решила, что в следующий раз, когда она напишет рассказ, ни к кому обращаться за критикой не будет. Слишком уж обескураживающим оказался первый опыт. Она не стала читать свое произведение Гилберту, хотя и сказала ему, что написала рассказ.

— Если он удачный, ты увидишь его в печати, Гилберт, а если нет, то лучше, чтобы никто его не видел.

Марилла оставалась в неведении относительно Аниных литературных опытов. Мысленным взором Аня уже видела, как читает Марилле рассказ, напечатанный в журнале, и слышит от нее — ибо для воображения нет невозможного — похвалы в адрес автора, а затем с торжеством объявляет, что это ее рассказ.

И в один прекрасный день Аня отнесла на почту большой пухлый конверт, адресованный с восхитительной самоуверенностью молодости и неопытности редактору самого крупного из крупных журналов. Диана была взволнована не меньше самой Ани.

— Как ты думаешь, скоро тебе ответят? — спросила она.

— Я полагаю, не позднее чем через две недели. Ах, как я буду горда и счастлива, если его примут!

— Конечно, примут и наверняка попросят прислать еще. Когда-нибудь ты станешь такой же знаменитой, как миссис Морган, и тогда я буду так гордиться знакомством с тобой! — сказала Диана, обладавшая, по меньшей мере, одним поразительным достоинством — способностью бескорыстно восхищаться дарованиями и добродетелями своих друзей.

Последовала неделя чудесных грез, а затем пришло горькое разочарование. Однажды вечером, зайдя в Анину комнатку, Диана увидела, что у подруги подозрительно красные глаза, а на столе лежит помятый конверт с рукописью.

— Аня, неужели они прислали рассказ обратно? — с недоверием в голосе воскликнула Диана.