Узы крови - Крис Хамфрис

Пусть Елизавета никогда раньше и не бывала в этой комнате, но она узнала ее с первого взгляда. Комнаты для допроса всегда были одинаковыми. Принцесса повидала их достаточно, чтобы это знать.

Однако здесь имелось одно отличие. Елизавета обнаружила его при первом же повороте головы: это отличие висело на задней стене, позади кресел для допрашивающих. Зеркало — круглое, чуть вогнутое. О его старости свидетельствовала рама с хлопьями позолоты. А вот стекло оказалось превосходным: даже при этом плохом освещении оно показало принцессу совершенно ясно. Зеркало явно предназначалось не для этой комнаты, а для какого-то более богатого помещения, и Елизавета стала гадать, как оно совершило свое путешествие сюда, чтобы представить царственной узнице ее собственные недостатки. А еще она гадала — как всегда, когда видела зеркало, — какие лица оно отразило и потеряло. Одни лица, которые Елизавета узнала бы мгновенно, и другие, которые помнила только смутно.

Ее отец наверняка смотрелся в него: Генрих был не из тех людей, кто проходит мимо зеркала. И сейчас она видела его отражение в своей сильной челюсти, в высоком лбе, обрамленном золотисто-рыжими волосами. Мать была для нее поблекшим воспоминанием, а немногочисленные сохранившиеся портреты, как говорили, не отдавали должного Анне Болейн. Однако то немногое, что знала и помнила Елизавета, она разглядела сейчас: в острых скулах, безупречно прямом носе, но более всего — в глубоких пещерах глаз. Глаза опальной принцессы не были бездонными озерами, которыми, по рассказам, манила и дразнила окружающих ее мать, но тем не менее они считались весьма красивыми. И еще — изящные руки. Наследство от женщины, которую Елизавета никогда не знала по-настоящему. Принцесса подняла руку, прижала к щеке ладонь, потом тыльную сторону кисти. Вспомнив, в чем отличие ее собственной руки от материнской, она поспешно опустила ее. Эта рука все равно казалась Елизавете странной, даже без лишнего пальца, которым ее дразнили так называемые «друзья»: пальцы костлявые, а вовсе не тонкие, кожа — такая же желтая, как на лице. И руки, и лицо были изможденными после долгих лет бдительности, подозрений… ожидания в комнатах, подобных этой!

Елизавета не знала, кто вызвал ее на эту полуночную встречу — первую с тех пор, как неделей раньше ее привезли из Вудстока в королевский дворец. Королева, ее сестра, по-прежнему не желала видеть дочь Анны Болейн, несмотря на мольбы Елизаветы о встрече. Принцесса надеялась, что вызов в Хэмптон-Корт будет означать, что ее заключению пришел конец. Однако хотя здесь цепи стали чуть более свободными, она все же полностью от них не избавилась. Встречи, подобные этой, могут оказаться предварительной подготовкой к поездкам, которые ей не хотелось совершать. Обратно, к скуке и мелочной тирании сэра Генри Бединг-филда, в Вудсток. Или в какое-то другое место, гораздо худшее. Путешествие по реке, вниз по течению, в Тауэр, как это было ровно год и месяц тому назад.

Нет! Она не должна, не может попасть туда. Они уже пытались обмануть ее, поймать на заговорах и лжи — и не смогли. Елизавета выдержала ту черную тюрьму, не поддалась попыткам связать ее с теми, кто хотел нанести урон королеве и разгромить ее Церковь. Принцессу Тюдор не сумели связать с Уайетом и прочими. И она выдержит снова — пока у нее хватит выдержки, пока ей удастся не дрогнуть перед теми, кто на сей раз войдет в дверь. Невыносимо, что Елизавету заставляют ждать в этой мрачной комнате! еще убедятся в ее неудовольствии. Елизавета Тюдор унаследовала не только отцовский подбородок и цвет волос, но и его гневливость.

И эта комната — ее! Пренебрегая явно приготовленным для нее, узницы, табуретом, принцесса уселась в кресло с высокой спинкой и сосредоточила свое внимание на находящейся перед ней двери и неизвестном противнике, который через нее войдет. Казалось, ее сосредоточенность послужила заклинанием вызова темных сил: почти мгновенно Елизавета услышала скрежет металла по металлу. Дверь открылась.

— Принцесса Елизавета.

Высокий мужчина пригнулся в дверном проеме и изобразил поклон легким движением головы.

Ренар! Ну конечно, это должен был оказаться он! Это не мог быть никто другой. Только Лис копается в мусоре по ночам.

Елизавета положила руки на подлокотники и расслабила их, направив свой гнев вперед, на вошедшего.

— Посол, вы считаете этот час подходящим для разговора?

— Увы! — Он повернулся и закрыл дверь. Невидимая рука за нею вставила ключ в скважину. — Мои труды поглотили все дневные часы. Только в позднее время мне удается подумать о собственных удовольствиях.

— Удовольствиях?

— О да, миледи. Сегодняшний визит носит личный характер. Приветствовать ваше возвращение ко двору из изгнания. Выразить надежду, что это станет для вас началом более счастливых дней — таких же счастливых, как и для королевства и всех его подданных.

Елизавета проглотила ответ, который так и рвался наружу, — о том, что мученики, которых дюжинами сжигают за их протестантскую веру, вряд ли могут считаться «счастливыми подданными». Она уже почти два года потратила на то, чтобы убедить этого человека и многих других в том, что она, Елизавета, — верная дочь католической Церкви и радуется ее величественному возвращению. Лис применил все немалые средства, находящиеся в его распоряжении, чтобы добиться ее осуждения как еретички или предательницы и предать смерти огнем или топором. Но Елизавета не дала и не даст ему в руки ничего, что позволило бы ему возобновить подобные попытки. И она ничего не ответила. Просто стиснула пальцами подлокотники и приготовилась выжидать.

Ренар с иронией отметил, как именно она распорядилась местами для сидения, но вместо того, чтобы занять табурет, прошел к столу и положил около лампы пакет, завернутый в красный бархат.

— Подарок для вас, миледи. В честь вашего возвращения. Елизавета не сделала ни одного движения в сторону пакета.

— Что значит эта любезность, милорд?

— Вам придется открыть его и посмотреть.

— Я бы предпочла, чтобы вы открыли его за меня.Новая улыбка.

— Как будет угодно миледи.

Длинные пальцы развязали слабо затянутую бечевку, вытащив из бархатного мешочка небольшую деревянную коробочку. Длина ее составляла примерно ладонь, а высота равнялась двум кистям, сложенным в молитве. Ореховое дерево было украшено резьбой — гербом императора. Елизавета по-прежнему не двигалась. Ренар снял крышку, положил ее на стол и отступил назад, сложив руки перед собой.

Свет лампы осветил набор для шахмат. Крошечные фигурки были мастерски вырезаны, белая слоновая кость стояла перед черным деревом. Нагнувшись, Елизавета взяла коня, преодолев первоначальное сопротивление: на месте фигурку удерживал крошечный колышек.

— Как красиво.

— Да, ремесленники Модены действительно превзошли сами себя. Вы играете?

— Я новичок в этом искусстве, но — да, я играю.

— Думаю, миледи скромничает. Я слышал, что вы превзошли своих наставников в этом, как и в других предметах, которые изучали.