Отравленное сердце - Айла Дейд

Щелчок замка стал подобием печати на моменте, свидетелем которого я только что стала: одна из самых ненавистных людей в моей жизни знала обо мне больше, чем я сама.

* * *

Ветер трепал подол моего платья под дождевиком, когда я уходила. Каждый раз, когда появлялись бледные шрамы, у меня сводило живот.

ДОЧЬ ШЛЮХИ. ДОЧЬ ШЛЮХИ. ДОЧЬ ШЛЮХИ.

Хватит! Я решительно вздернула подбородок, расправила плечи и направилась к замку Бернеттов. Эльсбет уже у двери сообщила мне, что Тираэля нет, и я развернулась. Некоторое время бродила по извилистым улочкам города, которые каждый раз заставляли меня чувствовать, будто они живые. Ветер свистел в щелях старых домов, покрытых раствором, в подъездах скрипели деревянные двери, вороны садились на крыши или заборы и с подозрением смотрели на меня. Если я прислушивалась к биению собственного сердца, то вдалеке всегда можно было услышать шум гавани. Корабельные гудки, громкие голоса разносчиков еды и газетчиков, крики чаек.

Повинуясь импульсу, я последовала за приближающейся мелодией паромного колокола, свернула на мостовую, ведущую вниз, рассматривая ставни местных торговцев. Большинство стеклянных панелей были запачканы, в интерьерах я различала только скудный свет и мрачных владельцев магазинов за их пыльными прилавками. Ни для кого не было секретом, что Тихий Ручей не являлся местом, где хотелось бы отдыхать. Не тогда, когда люди регулярно пропадали, а дела с исчезновениями так и не раскрывались.

Последний дом на извилистой улице исчез за моей спиной, затем перед глазами распростерлась гавань. На причале суетились какие-то люди. Газетчик размахивал в воздухе последним выпуском «Геральда».

«Первый министр исчезла! Насильственное преступление или политический план?»

При мысли о безжизненном теле политика мой желудок сжался. Не потому, что она была мертва, и не потому, что я была той, кто расчленил и сжег ее, а из-за чувства эйфории, которое охватило меня во время этого. Покалывание по-прежнему пульсировало в моих венах при мысли о расчленении, в животе что-то радостно сжалось. Это напугало меня. Я испугалась самой себя.

В какой-то момент я обратила внимание на захудалый портовый бар в угловом здании в конце набережной. «Королевский утес» был особенно хорош для того, чтобы залить свое разочарование медовухой, встретить сомнительных персонажей, ни один из которых не стал бы задавать вопросы, и позволить мыслям плыть по течению в мутном озере, тратя свое драгоценное время на карточные игры. Может, кому-то повезет, и он выиграет дом. А возможно, не повезет, и он потеряет свободу. В «Королевском утесе» было возможно все.

Я не колебалась ни секунды. Ноги перенесли меня через причал, я не обращала внимания на пронизывающий ветер. Вскоре я вошла в старый портовый паб. Меня тут же поразил запах пота, мочи и алкоголя в сочетании со специфическим ароматом опилок, покрывающих пол. В некоторых местах половицы были полностью разрушены. Либо это было дело рук пьяных клиентов, либо нескольких кошек, которые бродили по бару. Я подошла к стойке, протиснулась между двумя барными стульями, на которых коренастые парни обсуждали, сколько на самом деле ног у сороконожки, и постучала по стойке.

Красотка-брюнетка, которая много лет управляла этим пабом, суматошно занималась делами. Зендая – азлатка. Я не была знакома с ней лично, но знала, что она принадлежала к кочевому клану Синклеров.

Женщина одарила меня провокационной улыбкой.

– Не думала, что когда-нибудь увижу тебя здесь, Дидре Гринблад.

Меня не удивило, что она знала мое имя. Синклеры знали почти все. Они были народом провидцев.

– Жизнь непредсказуема, Зендая.

Она уперлась руками в раковину. На запястьях женщины сверкали тонкие браслеты, а в ноздре блестел пирсинг.

– Что ж, добро пожаловать в нашу глубоководную пещеру, где жизнь идет ко дну. – Ее глаза весело блестели. – Медовухи?

– По возможности крепкой.

– О, здесь все возможно, пока ты в состоянии заплатить. – С ее губ сорвался мерзкий смешок, прежде чем женщина отвернулась, потянулась за кувшином и налила медовухи. – Вот. – Подмигнув, Зендая вручила мне напиток. – Приятного пребывания в «Королевском Утесе». В месте, где время останавливается.

– Благодарю.

Я пробралась сквозь толпу присутствующих, многие из которых были одеты в длинные пальто, и остановилась только тогда, когда добралась до указанного стола под пыльной люстрой. Передо мной сидел мужчина с неестественно прямой осанкой, и рассматривал свои карты. Еще до того как я решила, стоит ли мне дать о себе знать или просто развернуться, до меня донесся его хриплый голос.

– Ну и ну, кузина. Решила ко мне подкрасться? – Он даже не обернулся. – Позволь мне закончить этот кон, прежде чем ты снова всадишь мне нож в сердце, хорошо?

Тираэль Бернетт всегда знал, что происходит вокруг него.

Эмилль

Над Тихим Ручьем опустились сумерки. Розовые полосы пробивались сквозь серый облачный покров, как сахарная вата. Пьяные моряки слонялись по причалу, бросали грязные ругательства в лица своим коллегам и смеялись.

– Эм.

Я обернулся, засунув руки в карманы брюк, и узнал высокую девушку с рыжими волосами, которая с решительным выражением лица пробивалась сквозь толпу. Силеас следовала за ней, таща за собой сестру-близнеца. Мое сердце учащенно забилось, когда я встретился взглядом с Камрин. Она испуганно уставилась на меня, и я знал, что мы оба думали о нашей последней встрече. Мои губы все еще покалывало. Но момент был внезапно прерван, когда Иззи тронула меня за плечо.

– Что ты здесь делаешь?

Я поднял бровь.

– Я что, должен отчитываться перед тобой о том, куда и зачем иду?

Она нахмурилась.

– Твоя смена длится до полуночи. Кто рядом с незнакомкой?

Я с шумом выдохнул.

– Она снова слетела с катушек.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Силеас.

– Я пытался прорвать ее защитный барьер.

– И как? – Большие глаза Изобель были устремлены на меня. – Все прошло лучше, чем вчера?

– Нет. Она превратила всю комнату Жислен в руины. – Я скривил лицо. – Вы бы видели ее тонкую кожу, ребята. Как бумага. И эти темные вены… bljersk.

Взгляд Камрин был направлен на меня. Я столкнулся с ним как раз в тот момент, когда она провела языком по своим полным розовым губам. И… мой член дернулся в штанах. Боже, я был гребаным ублюдком. Я никогда не должен был так поступать с ней. Она была азлаткой. Одной из нас. И не абы кем, а Камрин, у которой было самое чувствительное сердце во всей Шотландии. Я даже не знал, что чувствовал и почему внезапно это ощутил, к тому же это было несправедливо по отношению к Изобель.