Все или ничего - Джудит Крэнц

– А куда ты собираешься?

– Никуда не собираюсь. Никогда в жизни больше не упакую ни одного чемодана. Знаешь, я купила себе дивный участок на острове Лидо.

– Ты? Теперь у тебя дом в Ньюпорт-Бич? Так мы соседи! Невероятно! Как же так? А где твой муж?

– Я перевернула эту страницу моей жизни. Считай, что он – это забытая в самолете книга. – Рэд улыбнулась своей широкой техасской улыбкой. Так улыбаться не умел никто.

– Вы развелись?

– Определенно.

– Это здорово, что ты снова с нами!

Джез была в восторге. Ее и Рэд объединяло то, что две женщины в отношениях между собой симулировать не в состоянии – а все женщины способны симулировать что угодно, кроме одного – искренней симпатии. Именно она их и объединяла. Джез испытывала легкую неприязнь к неприлично богатому мужу Рэд, потому что из-за него она покинула издательский бизнес, где была звездой, и жизнь ее, подобно жизни многих богатых бездельников, превратилась в вечное перемещение с одного роскошного курорта на другой в поисках развлечений. Но с другой стороны, у энергичной и такой независимой Рэд была одна слабость: она не могла устоять перед старшим и более сильным, напористым мужчиной.

– Папа, сегодня ты преподносишь мне сюрприз за сюрпризом! Где тебе удалось откопать мою обожаемую Рэд? Или она тоже какой-то давно пропавший родственник?

– Мы встретились на приеме, – коротко ответил Майк.

– Когда?

Джез была удивлена. Отец редко ходил на приемы и званые обеды.

– Недели две назад.

– Мог бы сказать мне, – с чувством легкой досады проговорила Джез. – Я и понятия не имела, что Рэд живет где-то поблизости.

– Я не знал, что это «твоя обожаемая Рэд». Я должен представлять тебе еженедельные отчеты о своей личной жизни? Послушай, Джез, доченька, иди к гостям и развлекайся. Рэд – мой друг, я ее пригласил, она не могла приехать раньше, и сейчас мы будем танцевать до упаду.

С этими словами Майк Килкуллен взял Рэд за руку и решительно повел ее к танцплощадке. Давая Майку увести себя, она махнула Джез рукой и грациозно прижалась к его плечу.

Джез раскрыла рот. Его «личная жизнь»? У ее отца не было личной жизни, по крайней мере, она о ней не знала. Он не ходил в гости. Он никогда не приглашал ни одну красивую женщину на ежегодную фиесту, на которую приглашались только члены семьи и старые друзья. Он никогда не приглашал на фиесту друзей женского пола. Встретились недели две назад? И сколько же раз они встречались с тех пор? Что происходит? А может, что-то происходит? А может ли что-то не происходить? А почему бы и нет? Отец все еще цветущий мужчина. А Рэд, сколько ей сейчас? В любом случае лет сорок с небольшим. Разведена. Значит – свободна. А она никогда не могла устоять перед мужчинами, которые руководили ею. Ее отец руководил всеми. Рэд всегда нравились мужчины только старше ее. Отец как раз такой.

Так-так-так... Мысли в голове Джез путались, и сердце стучало неровно, пока она переваривала то, что узнала в эти считанные минуты. Она пыталась быть объективной, смотреть на вещи не предвзято и не по-ханжески. Почему отец не мог пригласить Рэд? Разве это не его фиеста, не его ранчо? Разве не имеет он права на личную жизнь? Почему он должен отказывать себе в удовольствии пофлиртовать с красивой женщиной? Рэд, конечно, сказала ему, что они давние подруги. И конечно же, отец не совершил преступления, не сказав ей, что знаком с Рэд уже две недели, на протяжении которых его любимая дочь разговаривала с ним по телефону раз десять. Да, безусловно, он имеет право о чем-то не говорить ей.

Да, да и еще раз да. Но почему тогда у него вдруг появилось такое странное выражение, когда она подходила к ним? Сначала она подумала, что это растерянность или смущение, а может, и то и другое вместе, но главным образом это была... да, гордость.

А почему бы и нет? Любой мужчина может гордиться, что рядом с ним Рэд. Нет, не стоит делать каких-то дурацких, безосновательных выводов, и в любом случае это не ее дело. А даже если что-то и происходит, так что из того? Почему этого не должно быть? – сурово сказала себе Джез.

Поставив на этом точку, Джез вернула сердце туда, где ему и положено быть, оборвала все вопросы, один за другим возникавшие в ее мозгу, и, заставив себя улыбнуться, решительно повернулась спиной к танцплощадке и принялась разглядывать сидевших за столиками людей, раздумывая, к кому бы подсесть.

За одним из столиков, недалеко от того места, где стояла Джез, расположился Кейси Нельсон и невозмутимо поедал десерт, слева от него – Валери, справа – Фернанда. Обе, явно очарованные присутствием этого столь неожиданно объявившегося родственника, склонились в его сторону. Ну конечно, подумала Джез, даже если выпустить из тюряги под честное слово самого Чарльза Мэнсона, то Фернанда и тогда подавала бы ему недвусмысленные знаки. Но Валери? Стоило лишь намекнуть, что малознакомый человек хоть как-то может быть ей полезен, как она уже открыто проявляет к нему интерес, что обычно не в ее характере.

Пробравшись через толпу гостей и отказываясь от приглашений потанцевать, Джез присела за этот импровизированно-семейный столик. Она в совершенстве владела искусством подойти к группе людей и не помешать им, стать почти невидимой до того момента, когда захочет, чтобы ее заметили. Не прерывая беседы, она краешком глаза принялась изучать этого пришельца.

После того, что рассказал ей отец, она уже должна внимательнее приглядеться к нему, а не считать его случайно забредшим типом, о котором наутро все позабудут. Конечно, надолго он здесь не задержится. Наверняка это какой-то эксперимент отца, мимолетная прихоть в отношении наследника буксирного бизнеса, ищущего, куда бы вложить деньги, и вдруг материализовавшегося из Нью-Йорка, как червяк из яблока. А может, отец, не отдавая себе отчета, подсознательно видит в этом парне – на взгляд ему можно дать года тридцать два—тридцать три – что-то вроде сына, которого у него никогда не было? Лицо Джез просветлело! Кейси Нельсон – мужчина из рода Килкулленов. Хоть в его жилах течет относительно немного крови Килкулленов, но она есть, и это главное. Черт возьми, она наконец поняла!

Задержав на нем взгляд всего на минуту, чтобы не привлечь внимания, Джез решила, что от Килкулленов Кейси унаследовал только волосы. Да, темно-рыжие, слегка вьющиеся волосы – это у них в роду; у Майка тоже были такие же волосы, пока не поседели. Но ни один из Килкулленов не походил на львенка, сходство усиливалось тем, что, разговаривая, Кейси сильно морщил лоб. Кожа на лице была белой, – наверное, легко обгорает на солнце, – со щедрой россыпью веснушек; густые золотисто-рыжие, неправильной формы брови, смелые светло-карие глаза и прямой нос с широким переносьем. Ее натренированному глазу такое сочетание говорило об упрямстве, настойчивости и одновременно щедрости характера. Подобное лицо вряд ли будет выглядеть интересным на фотографии – слишком простое и откровенное, недостает выразительной структуры, хотя, если постараться, можно отыскать что-то индивидуальное. Не нечто декадентское, что когда-то связывали с образом англичанина и чего все еще искали фотографы, отбирая мужчин-фотомоделей, а скорее что-то консервативно-старомодное, что лучше всего можно выразить словом «порядочность». Разве ему не известно, что обычная порядочность уже не в моде, так же как и его проклятые чемоданы, которыми можно убить человека до смерти?