Ольф. Книга третья - Петр Ингвин

время она задвинула все остальное. Посмотрим, какие есть варианты решения.

Номер один. Покашлять, чтобы соседи поняли, насколько хорошо их слышно, и утихомирили пыл.

Номер два. Сказать напрямую. Для этого даже идти никуда не надо, достаточно повысить голос.

Номер три. Поставить условие, что ничего подобного в одной с собой квартире не потерплю.

Номер четыре. Забыться в компьютерных играх, чтобы звук ноутбука заглушал соседские страсти.

Номер пять. Вставить в уши наушники с музыкой или ватные затычки.

Номер шесть. Выйти в гостиную и сидеть перед включенным телевизором, пока любовники не угомонятся.

Номер семь. Заранее узнавать, во сколько Юра уходит, и гулять до этого часа.

Теперь – о минусах каждого из вариантов. Первые два ни к чему не приведут, мои покашливания и слова ударятся о мнение Маши, как горох об стену. Доводы Маши известны заранее: в своей спальне она вольна делать что угодно, это наша общая квартира, а если мне что-то не нравится – скатертью дорога. Тот же результат будет у варианта номер три: никаких ограничивающих условий на собственной половине жилплощади Маша не потерпит.

Номера четыре, пять, шесть, семь и их вариации не подходят мне. Каждый раз играть до посинения или сидеть перед телевизором, даже если не хочется? Увольте, у меня своя жизнь, и спать я хочу тогда, когда хочу спать, мне это важно так же, как Маше пользоваться ванной не при условии свободности помещения, а в удобное для себя время. Получается типичная «вилка»: ограничить себя нужно либо мне, либо Маше. Проблема возникла не из-за меня, почему же именно я должен чем-то поступиться в ущерб собственным интересам?

Но от Маши встречного шага не дождешься. Если бы она видела проблему, просто вела бы себя тише.

Не найдя оптимального решения, я пошел по пути минимального сопротивления – решил ничего не делать, пока не поговорю с Машей без Юры, а чтобы отвлечься от развивавших воображение скрипов и стонов, отправился принимать ванну.

Звук льющейся воды подействовал успокаивающе, хотя организм волновался, и очень хотелось к Любе.

Стоило, наконец, забыться, как в дверь постучали:

– Очень не вовремя ты занял драгоценное помещение. Ты не на унитазе?

Мое секундное молчание приняли за отрицательный ответ, и в ванную вошли сразу двое, Юра направился к умывальнику, Маша – на упомянутый ею свободный от меня агрегат.

Занавеска была задернута, с некоторых пор я задвигал ее автоматически, руки действовали без участия мозга. Размытый вид сквозь занавеску показывал два обнаженных тела. Подробностей, конечно, не видно, но видно достаточно.

– Алик, – недовольным тоном сказала Маша, – в следующий раз планируй прием ванны на любое время кроме вторника, нам без этого заведения никак.

Я молчал. От меня ответа не ждали.

Через некоторое время Юра отбыл из квартиры, до меня донесся звук хлопнувшей входной двери. В спальне Маши, наконец, установилась мертвая тишина. Теперь можно спокойно спать. Как назло, заснуть получилось не сразу, взбудораженное воображение еще долго выпрямляло извилины фантомными ощущениями и обидой, что у Маши с Юрой повседневье намного более бурное и волнительное, чем у меня с Любой.

Утро Маша благополучно проспала и вышла часам к двум, когда я уже пообедал. Ее одежду составляли белая футболка и белые же трусики. Футболка была не из тех женских штучек, что едва прикрывают пупок, а длинная, такие заправляют в брюки. Впрочем, опускавшаяся на треть бедер длина едва скрывала вторую часть одежды. Но все же скрывала. Но совсем не скрывала выпуклой остроносой груди.

– Мне это не нравится, – начал я большой разговор.

Продолжить не получилось.

– Ты вроде бы не из этих, которых женщины не волнуют, – перебила Маша, – значит, вид красивой женщины тебя волнует и, соответственно, тебе нравится. Или я чего-то не знаю? Может быть, Люба – прикрытие, а ты – голубой единорог? Вслушайся, как звучит: го-лу-бой-иди-на-рог. Если так – иди, я же тебя не волную.

– Люба не прикрытие, я не голубой, ты волнуешь, – ответил я разом на все претензии, – поэтому прошу: одевайся нормально. И еще хочу сказать по поводу Юры. Вы очень громкие и бесцеремонные, мне рядом с вами неуютно.

– Можешь в это время гулять, – предложила Маша.

– Не выход. Проблему создал не я, и решать ее не мне.

– Алик, ты совсем не знаешь жизнь. Сними, наконец, розовые очки, наступи ногой в жестокие реалии, как бы ни казались они тебе вопиюще несправедливыми. Других реалий нет и не будет. Пойми, проблемы решают те, кого они касаются. Посмотри на ситуацию со стороны: у меня проблемы нет, а у тебя есть. Ты же умный человек, сделай вывод. Не хочешь слышать лишние звуки – гуляй или слушай музыку. Не хочешь гулять или слушать музыку – смирись с тем, на что повлиять не можешь. Все в твоих руках. Знаешь молитву: Боже дай мне сил бороться с тем, что можно изменить, смирения пережить то, что изменить нельзя…

– И мудрости отличать одно от другого, – закончил я общеизвестную сентенцию.

– Я верю в твою мудрость. – Маша прошла в ванную чистить зубы.

Вот и поговорили. А футболка и трусики в качестве домашней одежды действительно смотрелись лучше, чем топик и широкие шорты, в которых Маша ходила по квартире сначала. На мой мужской взгляд, топик лучше прорисовывал грудь, но футболка ее тоже не скрывала, а голые бедра в составе длинных ног радовали глаз больше, чем просто коленки и голени. Все же здорово, что Маша не родственница мне по крови, это оправдывало некоторые щекотливые мысли. А такие мысли, к великому моему стыду, периодически возникали. Я не считал это опасностью, это было нормально. Античными скульптурами люди тоже любуются, и кто скажет, что Венера Милосская, Давид от Микеланджело или Роденовский «Поцелуй» – пошлость, у того что-то не в порядке с психикой. Но одно дело – холодный мрамор, совсем другое – живая жизнелюбивая плоть. Маша знала, что красива, ей было не жалко одаривать мир красотой, а в состав этого мира по чистой случайности входил и я, волею судьбы доставшийся сосед по квартире.

Любование Машей никак не влияло на мое отношение к Любе. Любу я любил всей душой и, не задумываясь, отдал бы за нее жизнь, а ночь с ней представлялась вершиной земного блаженства. Люба – мое все, в ней мое будущее.

Маша олицетворяла тусклое настоящее, расцвеченное ее бесстыжими выходками. Поступи Люба похожим образом, мы расстались бы в ту же секунду. Я знал, что поступать, как поступает Маша, нельзя, но изменить ситуацию было не в моих силах. «Главное – отличать одно от другого». Я смирился.

Встречи Маши