Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев

После этого уже не кажется ни случайностью, ни излишеством, что в одном из программных выступлений первых послевоенных лет, когда задумывался и создавался первый том, Черчилль включает следующий фрагмент, подтверждающий сознательную увязку сразу нескольких временных планов: «До 1933 или даже до 1935 года Германию можно было уберечь от той страшной судьбы, которая ее постигла, и мы были бы избавлены от тех несчастий, которые Гитлер обрушил на человечество. Никогда еще в истории не было войны, которую было бы легче предотвратить своевременными действиями».

Для подкрепления и усиления своей точки зрения Черчилль демонстрирует жесткую причинно-следственную связь между двумя мировыми войнами, используя взятый из прошлых веков термин «тридцатилетняя война». Эта идиома, как и сама идея объединения двух войн, служила развитием авторских взглядов с рассмотрением событий в непосредственной увязке с ранее принимаемыми решениями и допускаемыми ошибками. Еще в мае 1935 года, выступая в палате общин, он заявил, что «мы столкнулись не с перспективой новой войны, а с чем-то похожим на возобновление военных действий, которые были закончены в ноябре 1918 года». «По существу, нынешняя война является продолжением предыдущей», — заметит Черчилль в августе 1940 года. Посещая военно-морские базы, он вспоминал о событиях 1914–1918 годов, проводя параллели и рассматривая текущие события, как сиквел эпизодов четвертьвековой давности. А когда до дня победы останутся считаные месяцы, он напомнит депутатам парламента, что «мы должны рассматривать эти тридцать с лишним лет раздоров, беспорядков и страданий в Европе, как часть одного исторического периода».

По мнению Черчилля, начало войны в 1939 году стало результатом ошибок, допущенных триумфаторами в 1919-м — «если бы не это безрассудство победителей, не было бы ни соблазна, ни возможностей для преступлений». При этом, понимая, что возлагать всю ответственность лишь на британских, французских и американских политиков, определяющих на Парижской мирной конференции послевоенное мироустройство, неправильно, он добавлял, что «преступления побежденных находят свое объяснение, но отнюдь не оправдание, в безрассудстве победителей».

Черчилль не ограничивается смакованием критических замечаний. Следуя духу морализма, он озвучивает свои предложения относительно правильного обращения с побежденными народами. Признавая силу реваншизма, он поясняет, что на победителей ложится «ответственность постоянно держать своего поверженного противника разоруженным». Легко сказать, особенно, когда речь идет о такой стране, как Германия, которую сам же Черчилль считал оплотом европейской стабильности. После окончания Второй мировой войны он одним из первых высказался в пользу укрепления Германии и создания франко-германского союза. На страницах же своей книги он рекомендует проводить «двоякую политику». С одной стороны, «оставаться достаточно хорошо вооруженными», чтобы препятствовать возрождению «военной мощи недавнего противника». С другой — помогать побежденной стране «достигнуть максимального благоденствия», стремиться заложить «фундамент подлинной дружбы и общности интересов». Не оставляет Черчилль в стороне и международные правовые механизмы погашения напряженности, делая ставку на «всемерное укрепление» организации, подобной Лиге Наций, которая «обеспечивает соблюдение договоров» с изменением последних «лишь на основе обсуждения и соглашения».

Принимая во внимание, что рекомендации британского автора основываются на выстраивании отношений с побежденной стороной, для полноценного отражения взглядов Черчилля рассмотрим, как он показывает в своем сочинении возрождение германских вооруженных сил в 1920-1930-е годы. Для того чтобы лучше передать динамику этого процесса, проанализируем текст Черчилля с позиций институциональной теории, описывающей взаимодействие субъектов (отдельные индивиды, группы индивидов, организации) с внешней средой через максимальное соответствие своей деятельности господствующим нормам, правилам, убеждениям и ожиданиям. В тех случаях, когда такое соответствие обеспечивается, принято говорить, что деятельность носит легитимный характер. Но подчинение далеко не всегда является единственной реакцией на институциональные процессы. В некоторых случаях наблюдается сопротивление институциональным требованиям. Как, например, в случае с Германией, от которой страны-победительницы ждали мирного сосуществования, сокращения военной индустрии и сворачивания дальнейших планов развития армии, флота и авиации. А вместо этого произошло все с точностью до наоборот.

Согласно профессору Кристин Оливер, выделяется несколько типов стратегических реакций на институциональные процессы: молчаливое согласие, компромисс, уклонение, неповиновение и манипулирование. Покажем описанное Черчиллем создание вермахта, люфтваффе и кригсмарине в соответствии с указанными видами.

Зажатые жесткими рамками Версальского договора, немецкие военачальники, относительно быстро миновав этапы «молчаливого согласия» и «компромисса», начали с «уклонения». Как правило, «уклонение» имеет несколько фаз, и к первой относится сокрытие или маскировка несоответствия нормам. В послевоенной Германии сокрытие приняло разнообразные формы. Во-первых, осуществляя сокращение численности армии на бумаге, на деле немецкое руководство переводило тысячи офицеров в различные гражданские заведения, где, работая под прикрытием, те продолжали тщательное изучение и систематизацию уроков прошедшей войны. Во-вторых, за счет государственного финансирования началось краткосрочное обучение солдат «неофициальным подрядком». Прошедшие такую подготовку солдаты именовались «черными», то есть нелегальными. В-третьих, развитие гражданской авиации осуществлялось с прицелом под военные нужды. В-четвертых, были предприняты различные уловки по сохранению военно-морского флота и строительству новых подводных лодок. Одновременно с сокрытием также была задействована вторая фаза «уклонения»: создание буферов, которые препятствовали проверкам извне ключевых областей. Развитие армии, авиации и флота осуществлялось бывшими офицерами, сменившими мундиры на гражданскую одежду. Этот костяк будущей армии был, как указывает Черчилль, «огражден» различными административными препонами от Союзной контрольной комиссии.

По мере того как немецкая армия продолжала закулисное развитие, давление извне начало спадать, пока не настал момент, когда «годы секретных подкопов и замаскированных приготовлений оказались позади». Руководство Германии перешло к более активной форме стратегической реакции: «неповиновению». Сначала 9 марта 1935 года Гитлер объявил о «существовании германской авиации», а еще через неделю — о всеобщей обязательной воинской повинности. Профессор Оливер подчеркивает, что в отличие от «компромисса» и «уклонения» стратегия «неповиновения» означает отказ от институциональных норм и ожиданий. На это же указывает и Черчилль, который характеризует заявления Гитлера, как «открытый выпад против мирных договоров». Другой важной чертой «неповиновения» является убежденность, что неприкрытая демонстрация антагонизма приведет к незначительным издержкам из-за слабости институциональной среды. Этот важный нюанс также находит отражение у британского автора, который указывает, что ответственные за соблюдение договоров страны-победительницы были «одержимы пацифизмом» и слишком «заняты внутренними политическими проблемами», чтобы признать нарушение «торжественных договоров, ради которых миллионы людей отдали свои жизни». Причем это касалось не только европейских стран, но и США, которые «полностью умыли руки и лишь желали всем добра».