Трахни меня! - Виржини Депант

Потом подзывает девицу:

— Меня зовут Маню, а ее — Надин. Мы с удовольствием обойдемся сегодня без отеля. Но ты можешь попасть в дерьмо, если приютишь нас.

— А я — Фатима. Ко мне надо ехать прямо.

Она внушает уважение. Надин разглядывает ее в зеркальце заднего обзора. Насколько ей помнится, она не встречала ни одной столь суровой и отрешенной девицы, которая не казалась при этом смешной. Она хочет что-то сказать Фатиме, но решает оставить ее в покое.

Маню надрывает обертку «марса», разламывает батончик на куски, предлагает попутчицам. Они отказываются, тогда малявка засовывает конфету в рот и принимается с чавканьем жевать. Хотя их теперь трое, между ними, в сущности, ничего не изменилось. Маню задумчиво произносит:

— Мы с подружкой думали, что фургончик был по нашу душу. Я испугалась так, что кишки подвело. Ебаный рот, как нам повезло! Мы за несколько дней прожили целую жизнь… Мы с подружкой у всех выигрываем — везуха за гранью возможного.

Она откидывается на спинку сиденья и молча смотрит на дорогу, у нее глупая и самодовольная улыбка. У Надин почти такое же выражение лица — она тоже довольна.

Фатима предупреждает:

— Налево на первом перекрестке.

Маню яростно чешет голову.

— Мы не можем оставить машину рядом с тобой. Вернее, можем, но это будет глупо. Лучше остановимся где-нибудь и сожжем эту тачку.

— В доме есть гараж, брат умеет разбирать машины, пусть лучше он этим займется.

Надин заметила на ее лице улыбку, когда Маню решила сжечь тачку. Ей кажется, что эта улыбка похожа на вспышку радости.

Она не спускает с нее глаз, глядя в зеркальце. И впервые в жизни Надин понимает парней, которые западают на девицу из-за ее глаз.

Она повторяет себе, что это глупо, что эта девица может быть последней пиздой. Ничего не помогает. Could you be the most beautiful girl in the world?[24]

Они останавливаются перед большим серым домом, стоящим в стороне у пустынной дороги. Не тот дом, в котором хочется жить в молодости. Фатима вылезает из машины и открывает ворота гаража. Надин произносит:

— Поворот дела просто суперский.

— Ага, наконец передышка. Хорошо бы они не оказались муслимами, а то ни выпить, ни покурить. В натуре, у меня такой сушняк!

На стенах гаража полки с двигателями, магнитолами, фотоаппаратами, магнитофонами… Два гитарных кофра и усилитель стоят в углу рядом с мотороллером, горным велосипедом и растерзанным мотоциклом. Заперев ворота, Фатима сразу становится более человечной. И объясняет Маню:

— Я живу с младшим братом. Места много, и он занимается торговлей краденым.

Малышка оглядывает полки: устройства разложены по порядку — полка с радио, полка с аудио, полка с велосипедными деталями. Она притворяется знатоком и восхищенно говорит:

— Блядский рот, твой братец настоящий продавец!

Ее реплика срабатывает как сезам. Фатима издает короткий и негромкий смешок, довольная тем, что признали талант ее брата. Объясняет:

— Он ушлый. Кроме того, мы не собираемся здесь засиживаться и ждать неприятностей. Пока это нам помогает. Более того, мы и сами не прибедняемся. У нас есть все. Но мы выжидаем.

— Чего выжидаете? Хотите устроить ограбление века и смыться в Австралию?

Фатима не слышит иронии в вопросе и продолжает:

— Собираемся в Лос-Анджелес. Когда забываешь об осторожности, тут же попадаешься. Если долго сидишь в одном и том же бизнесе. Или начинаешь кутить. Главное — иметь достижимую цель и стремиться к ней. А до этого молчать в тряпочку и сечь поляну. Сорвать банк и тогда чао. Начинаешь жизнь по новой в другом месте. Наращиваешь капитал, выходишь из тени. Живешь в свое удовольствие…

Она не обращает внимания на Надин, и та может спокойно наблюдать за ней. Она слышала подобные речи десятки раз: мелкая шпана всегда излагает неопровержимые теории. И каждый раз она готова побиться об заклад, что оратор вскоре встретится со своими приятелями на зоне. Но Фатима почти не оставляет места для сомнений. Она может повторять банальную мысль сотни раз — в ее тоне есть нечто такое, что ее слышишь каждый раз по-иному. Это признак высокого класса. Однако Маню все же сомневается:

— Не хочу тебя обидеть, но когда мы встретились, ты, похоже, чего-то плохо секла поляну.

— Верно. Я шла на дело, не продумав все хорошенько. Но раз уж небо дало мне второй шанс, теперь буду шевелить мозгами заранее.

— За что они тебя прихватили?

— Дурь несла, сущий обмылочек. Эти сукины сыны даже не имели права меня обыскивать… Только что вышла и могла тут же снова загреметь. Ты сидела?

— Нет.

— После освобождения я веду себя скромно, никаких нарушений. Ищу работу, нигде не бываю, держусь подальше от бывших подруг. Впервые вот отважилась толкнуть товар, чтобы решить насущные проблемы. А то брату приходится все время содержать меня. Мне было как-то насрать, когда они устроили шмон. Упустила последний автобус, спокойно шла по обочине дороги. Они остановились, давай документы и прочая достача. Я не позволила им себя обыскивать — мужчины не имеют права. Они сказали, что забирают меня в участок. Мы стали спорить. Когда один нащупал дурь, я врезала ему головой, и тут подъехали вы. Точка.

Надин шепчет на ухо малявке:

— Ты давно собиралась послужить делу…

Ей уже надоело, что Фатима не обращает на нее внимания. Маню треплет ее по плечу:

— Все ясно, ты девочка что надо, ты нас не сдашь. Слушай своей плейер, пока беседуют взрослые.

И кривится в улыбке, не снимая руки с ее плеча. Надин первой направляется к лестнице, по которой поднялась Фатима. Они переругиваются, хохочут, как две малолетки в туалете дискотеки.

Дом очень большой. На стенах ничего не висит, нигде ничего не валяется. Застывший, упорядоченный интерьер. Солидная мебель, огромная и безыскусная. Не похоже на дом, где живет молодежь, ничего лишнего. Но невероятная строгость обстановки почему-то совсем не давит. Скорее, возникает ощущение, что ты гость и ты под защитой.

Фатима готовит кофе, спрашивает, хотят ли они есть. Она хлопочет по хозяйству как домохозяйка, как мать. Точные, много раз повторявшиеся движения. Спрашивает у Маню, умеет ли та крутить косяки, кладет на стол блок гашиша, бумагу и сигареты «кэмел». По-прежнему старательно избегает смотреть на Надин.

Садится вместе с ними, затягивается косячком, долго удерживает в легких дым. Потом нарушает молчание:

— Вы убивали до этого?