Проклятая амфора - Мария Владимировна Цура

Но слушателям Идоменей понравился, и вскоре снискал славу лучшего аэда57 Аполлонополя.

– Эй, старик, что там происходит?

Идоменей вздрогнул. Ему показалось, что голос прозвучал у него в голове – настолько он отвык улавливать что-то извне. Потом он понял, что это одна из злобных шуток судьбы – временное возвращение слуха, подающее ложные надежды на полное исцеление. Такие казусы случались все реже и реже, и когда-нибудь вовсе прекратятся, погрузив его в мертвую тишину навсегда.

– Судья поссорился с женой, – машинально ответил мужчина. – Не знаю, из-за чего, я глухой.

Потом он обернулся и увидел молодую девушку с черными волосами и голубыми глазами, недоверчиво смотревшими на него.

– Я не вру. Иногда какие-то звуки пробиваются, точно сквозь толщу воды. Если хочешь еще о чем-то спросить, поспеши – чудо долго не продлится.

– Стратег Ипполит, – четко и громко произнесла девушка. – Меня интересует его смерть.

Старик боязливо огляделся, но в утренний час прохожие спешили и пробегали мимо, не останавливаясь.

– Я чувствовал, что дело нечисто. Кто ты?

– Ксантия…

Тонкая паутинка, соединяющая Идоменея с миром звуков, оборвалась. Он так и не узнал, кто его собеседница, но понял, что она задает вопросы не из праздного любопытства: ее взгляд был слишком серьезным.

– Мы с Ипполитом работали вместе. Я служил экономом. Все шло хорошо до того момента, как темные силы внушили мне идею прокатиться верхом на лошади с внуком. Молодая кобыла нас сбросила, я стал терять слух, а мальчик лежал при смерти. Я мог думать только об этом и относился к делам рассеянно… ну, и еще попивал – чего уж скрывать. Кончилось тем, что недосчитался нескольких важных расписок, полученных от красильщиков товариществом откупщиков. Ты ведь знаешь, кто такие откупщики? Они заключают договор с властями и получают право на сбор налогов, гарантируя, что покроют возможные недоимки собственными деньгами.

Так вот, документы исчезли. Красильщики подозревали, что я хочу взыскать с них вдвое, откупщики – что я сговорился с красильщиками, а коллеги-чиновники – что я пытаюсь провернуть махинацию, за которую придется отвечать всем. Я обыскал канцелярию и кабинет в своем доме, но папирусов так и не нашел. Конечно, после такого я уже не мог сохранить за собой должность, так что постарался хотя бы спасти репутацию и остатки самоуважения. Я пришел к Ипполиту, повинился, сказал, что заплачу штраф, как предписывает закон, и попросил прощения.

Он отнесся ко мне с большим участием, предложил помощь и даже убеждал еще раз подумать, прежде чем уволиться. Но я не хотел подводить людей, с которыми так долго служил нашему царю, и передал полномочия другому человеку. Мой внук внезапно стал выздоравливать, и я просто радовался, позабыв обо всем.

Со стратегом мы встретились вновь, когда он вернулся из Афин, и его жена родила. Я пришел к нему домой и принес подарки, а Ипполит показал мне чернофигурную вазу «Избиение Ниобид». Сосуд был прекрасен, но меня слегка покоробил сюжет: не слишком-то приятно созерцать воплощенную жестокость богов. Я так и сказал, а Ипполит рассмеялся и ответил, что амфора проклята, его об этом предупреждали, но он не верит в подобные вещи. «Обожженная глина, – заявил он. – Не способна никому повредить».

А на следующий день умерли его жена и сын. Амфора оказалась в их комнате, а они оба лежали на кровати с синими лицами, словно их задушили. Как только я услышал о несчастье, примчался к Ипполиту. Мой друг сидел на пороге той самой спальни и смотрел в никуда. Я обнял его, а он вдруг запел: «На дом ее все беды стали бурею…». Я испугался не на шутку, приказал позвать лекаря, Ипполит захохотал, как безумный, и ударил себя по щеке. «Глупец! – воскликнул он. – Осел! Свинья! Думал, что умнее богов, умнее всех. Запомни, Идоменей, наш разум ничего не значит – мы просто песчинки в руках бессмертных. Они просеивают нас сквозь пальцы».

Подоспевший лекарь подсунул ему какой-то успокаивающий отвар, но Ипполит оттолкнул его. После долгих уговоров он принял снадобье из моих рук и немного угомонился. Точнее, застыл, как изваяние, и опять уставился на стену. Я предложил на всякий случай разбить проклятую амфору, а он ответил: «Я хотел, да только она исчезла».

Ксантия внимательно слушала старика и хмурилась. Потом она подняла с земли гладкий вытянутый камень и начертила на песке: «Кто был в доме стратега в день рождения ребенка и в день смерти?». Идоменей прочел, подумал и ответил:

– Многие, наверное! Подозреваю, что весь город. Когда я пришел с поздравлениями, столкнулся с Александром – внуком покойного судьи. Бабка притащила его с собой. Сама Эдия поднялась в спальню к счастливой матери, а юноше пришлось дожидаться в зале. Он чувствовал себя неловко, потому что несколько месяцев назад прилюдно высмеивал стратега. Правда, Ипполит проявил свойственное ему великодушие и сделал вид, что ничего не помнит. Ах, да! В спальне роженицы еще была Дианта – эта сплетница всюду поспевает. Ну вот, мы втроем выпили вина, Александр почти не говорил, мне показалось, ему стало стыдно за свое поведение, но он никак не мог набраться храбрости для извинений. Потом Ипполит показал разные приобретения, сделанные им в Афинах, в том числе и амфору. В этот момент явился Загрей, сын держателя бань, с каким-то поручением от отца, но пробыл недолго.

Что касается дня трагедии… Кажется, я пришел первым, не считая лекаря. Думаю, люди долго размышляли, стоит ли тревожить Ипполита в такой час, и какие слова следует говорить. Конечно, исключая Дианту: она ворвалась в дом вечером без всяких церемоний и принялась причитать, принесла какую-то еду и уговаривала нас подкрепиться – так что мне пришлось потихоньку послать за трапезитом, чтоб он ее забрал.

После похорон жены и ребенка Ипполит еще долго не мог прийти в себя. Он посыпал голову пеплом и выходил на эту площадь, призывая людей покориться богам и серьезно относиться к их воле. Словом, походил на сумасшедшего. Эдия в своей обычной жестокой манере сказала: «Несчастье постигло наш город и ном – эконом оглох, стратег обезумел». А в этом году она сама умерла от той же амфоры, разве не забавно?

Старик смущенно хихикнул. Ксантия сохранила непроницаемое выражение лица и написала: «Смерть стратега». Идоменей посерьезнел и кивнул.

– Так вот, за неделю до самоубийства Ипполит, как мне показалось, совершенно успокоился и обрел ясность ума. Он вернулся к своим обязанностям: сначала принимал посетителей дома, потом стал выезжать в канцелярию. Я собрался его навестить и шел пешком к вилле, когда