Зимняя битва - Жан-Клод Мурлева

Они и ухом не повели. Миллсу стало как-то не по себе, и он почел за лучшее выйти и подождать Пастора за дверью. Он увидел, что за последний час погода переменилась. Небо заволокло низкими серыми тучами.

Ночью повалил снег, густой и упорный, и больше уже не прекращался. Он накрыл дом глухой, ватной тишиной, и его временные обитатели почувствовали себя отрезанными от всего остального мира, словно посреди океана. Иногда Миллс высовывался наружу и возвращался, весь облепленный снегом.

– Завтра с утра пораньше выступаем. Обидно будет, если они замерзнут насмерть прежде, чем мы их догоним.

Они развели огонь, поели, выпили водки, которую догадался прихватить с собой Пастор. Толстый псарь рад бы был пересидеть снегопад в укрытии и никуда не ходить, но с Миллсом на это рассчитывать не приходилось. Тот будет преследовать свою добычу хоть до самого ада, жизни на это не пожалеет. Они устроились вдвоем на матрасе, не раздеваясь, Миллс только аляску снял. Человекопсы уже спали вповалку прямо на полу. Микеринос бежал во сне, и его худые ноги в холщовых штанах судорожно подергивались.

Впервые с момента побега Хелен подумалось, что, может быть, зря она пошла с Милошем. Пустилась, очертя голову, не зная, куда, и вот теперь они замерзнут насмерть в ста метрах от дома, где жарко горит огонь, от дома, куда вход им заказан. Пальцы на левой руке совсем потеряли чувствительность. Она уж и дышала на них, и за пазуху прятала, и все без толку. И зуб на зуб не попадал, так ее колотило. Милош, стоя на коленях, прижимал ее спиной к себе и растирал, пытаясь согреть, но и сам не меньше окоченел и не находил слов, чтобы ее ободрить.

Они вышли к приюту в сумерках, совершенно вымотанные, и по дыму, идущему из трубы, поняли, что охотники уже там. Укрылись за скалами, и тут начался снегопад… И холод… И чувство, что они в тупике. Что делать? Уйти подальше от дома, затеряться в ночи? Это была бы верная смерть. Постучаться, попросить пристанища?

– Не рассчитывай, что они нас пожалеют, – говорил Милош. – Ни вот столечко. Это варвары, не забывай.

Три раза они видели, как Миллс выглядывал за дверь проверить погоду и возвращался к огню, который там, внутри, согревал и людей, и собак.

– Мне нужен другой, – сказал наконец Милош. – Псарь… Рано или поздно он выйдет.

– И что? Что ты с ним сделаешь?

– Пока не знаю. Но это наш единственный шанс. Я тебя оставлю одну на несколько минут. Если ничего не получится, вернусь, и, будь что будет, пойдем проситься в дом. Ладно?

– Ладно, – с трудом выговорила Хелен. – Только береги себя. Слово?

– Слово! – ответил он. На миг стиснул ее в объятиях, поцеловал в волосы и побежал, забирая в сторону, чтобы подойти к дому сзади.

«Ох, Милош, что ты задумал?» – волновалась Хелен. Как ни мучили ее холод и страх, она не удержалась от улыбки, увидев его через три минуты уже на крыше. Впору поверить, что этот мальчишка в предыдущем воплощении был котом.

Пастор встал, чтоб подбросить дров, и задумчиво смотрел в огонь, подгребая жар кочергой. Комната выглядела как поле проигранной битвы. Человекопсы валялись кругом, словно трупы. Он усмехнулся, заметив, что Рамзес подполз к матрасу и положил морду на бедро хозяину. Пастор пробрался между распростертыми телами, перешагнул через Аменхотепа и открыл дверь. Его обдало холодом. Снег все валил, может быть, не так густо, как вначале. «Хорошо, что взяли снегоступы», – подумал он, глядя на белую целину.

– Ты куда? – окликнул его Миллс, спавший только вполглаза.

– Отлить, – ответил псарь.

– Дверь закрывай, дует.

Пастор закрыл за собой дверь и шагнул в снег. Прошел немного вдоль стены и остановился. Долго мочился, потом не спеша застегнул ширинку, зевнул. В рот ему залетела снежинка, за ней другая. Они тут же таяли на языке. Это было забавно и приятно. Пастор нарочно открыл рот, чтоб продолжить игру. «Как мальчишка! – усмехнулся он про себя. – Видел бы меня Миллс!» Это было последнее, что он подумал перед тем, как что-то обрушилось ему на спину.

Сжавшись, как пружина, на краю крыши и изготовившись к прыжку, Милош почувствовал, что не сможет. Не сможет всадить нож в спину этому человеку, неподвижно стоящему в двух метрах от него. Тогда что? Нож он все-таки открыл и зажал в руке, на всякий случай… потом сосредоточился на двух задачах, от которых зависела их с Хелен жизнь: первое – свалить Пастора с одной попытки. Второе – не дать ему кликнуть своих псов. Те спали прямо тут, за стенкой, и их чуткий слух уловил бы даже чуть слышный стон. Ему повезло – Пастор остановился прямо под ним. Несмотря на темноту, Милош без труда узнал его по теплой аляске. Оставалось решиться и прыгнуть.

Никогда, даже перед самым трудным боем, Милош не испытывал ничего похожего на то, что чувствовал сейчас. Он ясно осознал, что все пережитое им до сих пор на ковре было не более чем игрой. Однако он отдавался этой игре душой и телом: не щадил себя на тренировках, никогда не отступал, несмотря ни на какие ушибы и вывихи. В последний год он побеждал всех, с кем ему доводилось бороться, даже ребят из пятой и шестой групп, которые были старше и сильнее его. Но на этот раз речь шла не о победе или поражении, а о жизни и смерти. Подчинятся ли онемевшие от холода мышцы, когда он даст им команду прыгать? Вдруг подведут впервые в жизни? Этот Пастор, конечно, рыхлый, но все равно здоровенный. Милош прикинул – наверняка под центнер. Это притом что сам он выступал в весовой категории не выше семидесяти пяти кило! К тому же его теперешний противник сыт и только что из тепла… Милош совершенно окоченел, ему было так страшно, что даже поташнивало. «Давай же! Вот сейчас! – понукал он себя. – Секунда-другая – и толстяк обернется, увидит тебя и закричит. И тогда – конец. Давай, Милош! Прыгай!»

Снег, поехавший из-под ног, решил все за него. Милош заскользил вниз, уцепиться было не за что. Он сгруппировался и прыгнул.

Его сдвинутые колени метко впечатались между лопаток Пастора. Тот ничком рухнул в снег, и Милош, как кошка, вспрыгнул ему на спину. Согнутой правой рукой взял в замок шею противника, блокировав захват левой. Это был запрещенный прием. «Душить нельзя». Сколько раз он слышал это от тренеров с тех пор, как совсем малолеткой впервые вышел на ковер: «Душить нельзя…»

Все его тело само, без команды, заняло «верхнюю позицию», не позволяющую противнику высвободиться. Бедра, колени, корпус безошибочно выполняли задачу, которую мозгу даже не пришлось формулировать. Как будто сотни часов изматывающих тренировок сконцентрировались в одном движении – быстром, точном и уверенном. Пока что псарю не удалось издать ни единого звука. Надо было, чтоб и дальше не удалось. Любой ценой. И эти слова – «любой ценой» – имели вполне определенный смысл. Милош весь собрался, проверил замок и сдавил…

Бомбардон Миллс сквозь сон услышал какой-то глухой звук, будто на улице что-то мягко обвалилось. Что там, Пастор, что ли, обрушил снежный пласт? Или сам ухнул мордой в снег? Миллс хотел было встать и пойти посмотреть, но Рамзес так уютно примостил свою длинную морду у него на животе, что жалко было его беспокоить. Миллс потрепал человекопса по затылку, и тот, не просыпаясь, тихо проурчал что-то, словно благодаря за ласку. Шеф полиции закрыл глаза. Надо поспать, день предстоит трудный.